Том 5. Рассказы 1860 ? 1880 гг.
Шрифт:
Марцыся слушала слова Владка, как сказку о железном волке. Она тогда еще понятия не имела, что такое «вожак», как это переманивают голубей и какая от этого польза или удовольствие. Но мудрость и осведомленность ее приятеля, видимо, произвели на нее сильнейшее впечатление: она не отводила восторженного взгляда от его подвижного лица, то серьезного, то сердитого, то забавно гримасничавшего.
Съев булки, они встали и снова пошли на базар, чтобы на полученный от доброй пани пятак купить билеты в палатку, где уличные акробаты показывали всякие фокусы. Там назойливо
Когда клоуны в желтых колпаках выскакивали на покрытую жидкой грязью арену, Марцыся, обеими руками цепляясь за Владка, который в приливе восторга и любопытства совсем забыл о ней, дрожала и замирала вся от страха и блаженства.
Солнце уже заходило, когда они возвращались домой. В хате у Вежбовой чадил на столе каганец, и за освещенными окнами видно было, что на скамьях у стола сидит несколько мужчин и женщин, а на столе стоит бутылка водки и стопки. У стены сидела низенькая толстая хозяйка в большом платке на плечах, в белом чепце, а против нее — две девушки, молодые, но уже изможденные. Девушки о чем-то с нею толковали и громко переговаривались с мужчинами, похожими по виду на лакеев или кучеров, а те угощали их водкой.
Владек заглянул сперва в одно, затем в другое окошко и сказал Марцысе:
— Пойдем в наш собственный дом.
— А где наш дом? — спросила девочка.
— Вон где!
И он указал рукой на овраг, который уже наполнялся беловатым туманом. Они сошли вниз и, сев у пруда, некоторое время отдыхали молча. Когда мрак вокруг стал все более сгущаться, Владек сказал:
— Вот и ушло спать!
— Солнце? — догадалась Марцыся.
— Солнце. Лежит себе где-то в красной люльке, а звезды ложатся около него, чтобы не подпускать к нему змея. Эх, поглядеть бы на люльку эту и на море, что качает ее, — какое оно, море… Если бы можно, пошел бы я туда и тебя бы с собой взял.
— А отчего нельзя?
— Ну как же… Если человек так будет идти, идти, он придет на самый край света и тут, если захочет дальше идти, — бух! — полетит вниз, вот как, например, со стола. Мне и то очень удивительно, как это солнце до сих пор не упало и не разбилось!
— А я знаю! — с торжеством воскликнула Марцыся. — Оттого, что его там море поджидает, берет на руки и укладывает в колыбельку.
Владек задумался.
— Хорошо ему! — сказал он, наконец. — А меня вот никогда никто спать не укладывал.
— Разве мама твоя тебя не укладывала?
Мальчик так низко нагнулся к воде, что, казалось, он говорит с нею, а не с Марцысей.
— Мою маму на кладбище отнесли, когда я только что родился…
— А отец не укладывал? — продолжала допытываться Марцыся.
Владек опять сказал не ей, а воде в пруду:
— Нет, никогда. Как мать померла, он меня сразу сюда, к тетке, отвез.
— А тетка не укладывала?
Владек поднял голову, сжал кулаки.
— Как же, станет эта ведьма со мной нянчиться! Она только
И неожиданно спросил:
— А твоя мать тебя на руки берет? Укладывает в постель?
— Бывает, что и укладывает. И так крепко целует…
Она замолчала и через минуту добавила тихонько:
— А вчера побила…
— То целует, то бьет! — констатировал Владек. — А кормит каждый день?
— Когда трезвая, кормит, а как напьется, тогда…
— Ага! У моей старухи часто люди водку пьют и, когда надрызгаются, кричат, ссорятся и старуху ругают… А когда же тебе мать сказки рассказывает — когда пьяная или когда трезвая?
— Когда трезвая. И песенкам разным тогда меня учит… А то плакать начнет… ой, так плачет!
Владек помолчал, потом сказал задумчиво:
— Мать у тебя, видно, добрая, даром что пьяница. Мне бы хоть такую! А отец где у тебя?
— Нету, — отвечала Марцыся.
— Почему нету? Помер?
— Не помер… А просто совсем его нету.
— Ну как же так?..
Владек погрузился в размышления.
— А, знаю! — сказал он, наконец, удовлетворенно. — Понял! Значит, у твоей матери нет мужа.
— Ага! — подтвердила Марцыся.
— Ну, да все равно, — заметил Владек. — Вот у меня отец есть, а что от него толку?
Он растянулся на мокрой траве, прислонив голову к суку ивы, и громко вздохнул:
— Беда!
— Беда! — повторила за ним Марцыся, уткнув подбородок в руки и покачиваясь из стороны в сторону всем худеньким телом.
Рассказав друг другу историю своей жизни, оба на время примолкли. Владек первый прервал молчание.
— Скажи мне какую-нибудь сказку, — попросил он.
Марцыся отозвалась не сразу.
— Хочешь про сиротку? — спросила она подумав.
— Давай! — сонным голосом ответил мальчик.
Марцыся еще помедлила, припоминая или собираясь с мыслями, потом начала:
— Раз в траве среди зеленой руты и крапивы один человек нашел на могиле мертвую сиротку.
Последние слова она произнесла медленно и невнятно: ее уже морила дремота. Она все же пыталась досказать сказку и, протирая глаза кулачками, начала снова:
— Там… на могиле… над сироткой… выросла бе-рез-ка…
Тут руки у нее упали, голова сама собой склонилась на грудь к спавшему уже Владку, и она уснула.
От мокрой земли поднимался густой белый пар и, словно мокрыми пеленками, окутывал спящих детей. Старые ивы укрывали их густой тенью своей, баюкали шелестом, а над оврагом по темному небу мелькали порой извилистой молнией падающие звезды.
Это была первая ночевка Марцыси под ивами в овраге, памятная так же, как первая экскурсия в город. С тех пор она не раз бывала в городе, чаще с Владком, но иногда и одна. Ночевать в овраг она не ходила только тогда, когда было очень холодно или когда мать удерживала ее дома ласками, песнями и сказками. А иногда случалось, что сон сморит ее в городе, под стенами костела, или поддеревом, или под высоким забором чьего-нибудь сада, и тогда она проводила там всю ночь.