Том 5. Следопыт или На берегах Онтарио
Шрифт:
— Повторяю тебе, дочка: все дело в здоровье! Если на то пошло. Следопыт даст сто очков вперед большей части наших молодых офицеров. Уж во всяком случае он моложе одного из них — лейтенанта Мюра.
Мэйбл рассмеялась весело и беззаботно, словно не было у нее на душе никакой тяжести.
— Конечно, Следопыт так моложав, что по виду годится ему во внуки, да и лет ему гораздо меньше. Сохрани тебя бог, Мэйбл, выйти замуж за офицера, во всяком случае до тех пор, пока ты сама не станешь дочерью офицера.
— Если я выйду за Следопыта, мне это не угрожает, — ответила девушка, лукаво поглядывая на сержанта.
— Да, он не имеет королевского патента на чин, но уже теперь водит дружбу с нашими генералами. Я бы умер со спокойной душой, если бы ты стала женой Следопыта, Мэйбл.
— Батюшка!
— Тяжко идти в бой, когда гнетет мысль, что дочь твоя может остаться одинокой и беззащитной.
— Я бы отдала все на свете, чтобы снять это бремя с вашей души, дорогой батюшка!
— Это в твоей власти, — ответил сержант, с любовью глядя на дочь, — но я бы не хотел, чтобы ты переложила это бремя на себя.
Сержант произнес эти слова глухим, дрожащим голосом; никогда до сих пор не выказывал он так открыто свою любовь к дочери.
Глубокое волнение этого всегда сурового, сдержанного человека особенно растрогало Мэйбл, и она жаждала избавить отца от всяких тревог.
— Батюшка, говорите прямо, что я должна сделать? — воскликнула она потрясенная.
— Нет, нет, Мэйбл, это будет несправедливо — ведь твои желания могут противоречить моим.
— У меня нет никаких желаний, и я не понимаю, о чем вы говорите.., это касается моего будущего замужества, не так ли?
— Если бы ты обручилась со Следопытом, пока я жив, если бы я был твердо уверен, что ты станешь его женой, то, что бы ни ожидало меня впереди, я умер бы спокойно. Но я не могу требовать от тебя такого обещания, дитя мое, и не хочу заставлять тебя делать то, в чем бы ты позднее раскаивалась. Поцелуй меня, дочка, и ложись спать.
Если бы сержант Дунхем принуждал Мэйбл дать обещание, услышать которое он так сильно хотел, он натолкнулся бы на упорное сопротивление, но, предоставив решение самой Мэйбл, он приобрел в ней самой сильную союзницу, потому что его великодушная, преданная дочь была способна скорей уступить ласке, чем подчиниться угрозе. В эту решительную минуту она думала только об отце, с которым ей предстояло очень скоро расстаться, возможно навеки, и вся ее горячая любовь к нему, взлелеянная главным образом ее воображением, но несколько остывшая из-за его сдержанного отношения к ней в последние две недели, теперь вновь вспыхнула чистым и сильным огнем. В эту минуту отец был ей дороже всего, и ради его счастья она готова была на любую жертву. В сознании девушки с какой-то неистовой силой вдруг вспыхнула мучительная мысль, и решимость ее на секунду ослабела. Но, пытаясь найти основание для промелькнувшей было радостной надежды, она не нашла ничего, что могло бы эту надежду подкрепить. Приученная воспитанием подавлять в себе самые заветные чувства, она вновь обратилась мыслью к отцу и к награде, ожидающей дочь, покорную воле родителей.
— Батюшка, — произнесла она неторопливо, почти с полным спокойствием, — господь благословит дочь, послушную своему долгу?
— Разумеется, Мэйбл, — об этом говорится и в Писании.
— В таком случае, я выйду замуж за того, кого вы мне выберете.
— Нет, нет, Мэйбл, ты должна выбрать себе мужа по собственной склонности!
— Мне не из кого выбирать, да, да, никто еще не делал мне предложения, кроме Следопыта и мистера Мюра. Но из них двоих, конечно, мы оба, не колеблясь, остановим свой выбор на Следопыте. Нет, батюшка, я выйду за того, за кого вы пожелаете.
— Ты знаешь, каково мое желание, дорогое дитя мое; никто другой не даст тебе такого полного счастья, как наш благородный проводник.
— Что ж, батюшка, если он не изменил своих намерений, если он опять будет искать моей руки — ведь вы не захотите, чтобы я сама ему навязывалась или кто-нибудь другой за меня, — на побледневшие щеки Мэйбл вернулся румянец — после того как она приняла свое великодушное и благородное решение, она вновь воспрянула духом, — не надо пока говорить ему о нашем решении. Если он вернется к этому разговору и, выслушав все, что порядочная девушка обязана сказать своему жениху перед свадьбой, все-таки захочет, чтобы я стала его женой, то я стану ею.
— Да благословит тебя господь бог и да вознаградит тебя, как того заслуживает примерная дочь!
— Да, батюшка, теперь вы можете быть покойны и с легким сердцем отправиться в путь, уповая на бога. А обо мне вам тревожиться нечего. Весной — ведь вы позволите мне побыть с вами до весны, — да, весной я выйду замуж за Следопыта, если наш благородный друг не переменит своего решения.
— Что ты, Мэйбл, он любит тебя так же, как я любил твою мать. Бедняга плакал, как ребенок, когда рассказывал мне о своих чувствах к тебе.
— Да, да, я верю… Я не раз убеждалась, что он обо мне лучшего мнения, чем я того заслуживаю. И, конечно, нет на свете человека, которого я уважала бы больше, чем Следопыта, не исключая даже вас, батюшка!
— И вполне заслуженно, дочка! Ваш союз будет счастливым, поверь мне. Могу ли я сообщить Следопыту эту радостную весть?
— Лучше не надо, батюшка. Пусть все идет само собой: мужчина должен добиваться любви женщины, а не наоборот.
Улыбка, осветившая прекрасные черты Мэйбл, была лучезарна; такой она, во всяком случае, показалась сержанту, хотя человек, умеющий лучше отгадывать по лицу молодой девушки мимолетные движения ее души, сразу бы понял, что в этой улыбке было что-то неестественное и напряженное.
— Нет, нет, пусть все идет само собой. Ведь я вам твердо обещала!..
— Будь по-твоему, дочка, будь по-твоему! Теперь поцелуй меня… Благослови тебя бог, ты добрая дочь.
Мэйбл бросилась отцу на шею — первый раз в жизни — и, прижавшись к нему, заплакала, как ребенок. Суровое солдатское сердце не выдержало, и слезы отца смешались со слезами дочери; но сержант Дунхем тотчас же опомнился; устыдившись своей слабости, ласково отстранил от себя дочь и, пожелав ей спокойной ночи, отправился на покой. Мэйбл, все еще рыдая, ушла в свой неприглядный угол. Через несколько минут все стихло, и только громкий храп старого ветерана нарушал тишину.
ГЛАВА XX
Руинами я шел, и меж кустов
Узнал я камень, весь поросший мхом,
Остался он от солнечных часов,
Стоявших некогда в саду густом.
Мэйбл проснулась, когда солнце не только ярко светило, но уже стояло довольно высоко. Сон ее был спокоен и крепок, оттого что уснула она с сознанием выполненного долга и к тому же сильно устала; даже поднявшийся на рассвете шум и движение в лагере ее не потревожили. Вскочив с постели, девушка поспешно оделась и через несколько мгновений уже стояла на поляне, вдыхая благоуханную свежесть утра. Впервые она в полной мере ощутила своеобразную красоту и глухое уединение окружавшей ее местности. Стоял один из тех ослепительных осенних дней, на какие столь щедр климат этого края, хотя его почему-то больше поносят, чем хвалят, и бодрящее, целительное действие погожего утра не замедлило благотворно сказаться на Мэйбл. Лежавший на сердце гнет она приписывала страху за отца, которого теперь, когда между ними исчезла прежняя отчужденность, горячо полюбила.