Том 5. Стихотворения, проза
Шрифт:
Елена. А что такое правда?
Юноша. Ты знаешь сама.
Елена. Ты думаешь? Нет, не знаю. Да и ты не знаешь, хоть говоришь о ней.
Юноша. Солнце светит – это правда. Цветы цветут, – это правда. Я тебя люблю – это правда.
Елена. Солнце зайдет – где же тут правда? Цветы отцветут – где же тут правда? А слово «люблю» я не понимаю.
Юноша. Ты красива, Елена, ты красива как Мир. Я счастлив, когда я гляжу на тебя. Мне хочется глядеть еще и еще. Я хочу быть с тобой. Близко, рядом, всегда. Я не знаю ничего лучше тебя. Вот, что есть любовь.
Елена. Если так, то я все люблю. Мне хочется быть в лесу – он красивый. Я хочу глядеть на Небо – оно синее. Я хочу, чтобы лес кончался – на опушке его видны дали. Я люблю голубые цветы и ищу золотистых, воздушно-желтых. Я все люблю.
Юноша. А меня?
Елена. Ты умный и глупый.
Юноша. А меня?
Елена (шутливо). Немножко. Так, чуточку.
Юноша (грустно). Ты все смеешься надо мною.
Елена. Я не понимаю, о чем ты говоришь. Мне хорошо с тобой.
Юноша. Я хотел бы с тобой быть всегда. Не видеть ничего, кроме тебя.
Елена. Я не знаю ничего, что бывает всегда. Мне нравится, что все изменяется. Ты любишь яркие краски? Ах как я люблю их! Цветы и краски. И в радуге – все они, без счета. Но разве радуга – всегда? Ты же знаешь, как и я. Чтобы она засветилась на несколько минут, нужно, чтобы долго тянулись тучи, такие темные, и чтоб гром гремел, и чтобы молния сверкала, страшно так, и чтоб дождь шел. А потом – листы зеленые и цветы, голубые и желтые, нежные растения…
Есть растение, зовется золотым дождем, На богато-желтых гроздьях бабочки садятся…Юноша. Да, но кто ж тебе сказал эти слова?
Елена. Постой, я тебе расскажу. Когда я была совсем еще девочкой…
Юноша. А сколько тебе лет, Елена?
Елена. Право, какие ты смешные вопросы предлагаешь. Ты старше меня, а мне кажется, что ты маленький мальчик, которому нужно рассказать что-нибудь занимательное. «Сколько лет». Начинаю я жизнь каждый день, – каждый день умираю. Я не такая, как другие. Иногда мне кажется, что я жила всегда. Люди кругом меняются, плачут, страдают, смеются, болеют, умирают, – а я всегда одна и та же, и всегда в душе у меня ясно. Точно я гляжу на все через высокое окно. Или точно передо мною зеркало, и там, за спиной моей, тени приходят и уходят, а я гляжу в светлую-светлую зеркальную глубину. Как хорошо, как хрустально, и красиво, и ласково-холодно. Я молода как утро, и я душой своей – не умом, а душой – помню то, что было тысячи лет. (Замолкает).
Юноша. Говори, милая. Я слушаю тебя.
Елена. Когда я была совсем маленькой девочкой, я любила уходить одна из дому, и днем, когда солнце такое яркое и птицы поют среди ветвей, я ложилась в траву, на лесной опушке, закрывала глаза и видела новый мир, он был такой же, как этот, но только лучше. Небо глубже, трава зеленее, цветы нежнее и воздушнее. В мире, который я видела закрытыми глазами, не было ни одного резкого звука, и самые яркие краски не были тревожащими. Мне чудилось, будто с высокой горы беззвучно падали серебряные воды. Они упадали в озеро, в котором никогда не было волн. Светлая водная равнина, вольная, без конца спокойная.
Юноша. Как это, вон там?
Елена. Нет, то было лучше. В том нельзя было утонуть. По нему проходили какие-то призраки, они шли к далекому замку, который возвышался из серебряных вод, а он был золотистый и всходил до самой синевы. Когда я долго на него смотрела – так, душой, с закрытыми глазами – в этом замке раздавалась музыка. Тихая, красивая как Небо, далекая как вечерняя звезда. Я была в них, в этих радостных звонах, они окружали меня отовсюду, я была в них – и они во мне.
Юноша. Как странно изменяется твое лицо. Мне кажется, что я вижу тебя через прозрачную, недостижимую преграду.
Елена. Когда я так грезила на лесной опушке, ко мне наклонялись какие-то призрачные лица. Я видела блестящие зрачки, и мне казалось, я куда-то ухожу все дальше и дальше, все глубже. Я читала тайны душ. В моей душе возникали слова, и кто их говорил, не знаю. Кругом было молчание. А слова пели в моей душе.
Юноша. Ты так и узнала эти строки о цветке, что зовется золотым дождем?
Елена. Да, так. Близко-близко было от меня чье-то лицо. Я помню золотистые волосы, и светлые глаза, которые менялись. Они были как морская волна, голубовато-зеленые. Но когда лицо приближалось ко мне, они темнели. И они казались совсем черными, когда лицо совсем наклонялось ко мне. Он ничего мне – я говорю он, потому что я, как сейчас, помню это лицо – он не говорил мне ничего, он только пристально смотрел. Но я все читала, что было у него в душе. Мне было радостно и уютно. Мы оба так верили друг другу, – точно брат к сестре вернулся из-за дальнего моря. Точно снова ум понял, что раньше понимал, но забыл. Точно вся я стала легкая, вся стала как воздух и свет, – и в одно и то же время была всюду и была там, где мне было так уютно. Весь мир превратился в один золотой сон. Ото всего исходило сияние. Длинные гроздья цветов, душистых, как желтая и белая акации, откуда-то тянулись ко мне, качались, хоть ветра не было. И бабочки порхали, голубые и желтые, такие веселые, узорные. Все смешалось. Я слышала, как трепещут маленькие крылышки. Хотела открыть глаза, а они не раскрывались. Хотела встать – и не могла. Солнечный луч, широкой полосой, захватил меня, обнял, и точно не пускал. А строки пели во мне… «Золотым дождем… Золотым дождем»…
Юноша. А потом?
Елена. С тех пор я всегда их помнила. Я их часто вспоминаю, когда я вижу что-нибудь красивое. Лицо, в котором, свет, или весенние цветы, нежные лютики, или небо, на котором одно только облачко, по краям золотое.
Юноша. Ты очень любишь эти строки?
Елена. Очень.
Юноша. А что в них – ты знаешь?
Елена. Я не умею этого рассказать. Я их вспоминаю всегда неожиданно, и в душе у меня тогда так прозрачно и радостно. Точно весенний ручеек только что разбил свои льдинки и журчит по камешкам. Спешит, бежит, спешит, бежит. И последние льдинки звенят. Нет, я не знаю, что в этих строках, но, когда я их вспоминаю, мне кажется, что в них весь мир.
Юноша (наклоняясь к Елене). Елена, поцелуй меня.
Елена (отстраняясь слегка). Ты опять об этом. Зачем тебе это нужно?
Юноша. Я люблю тебя. Поцелуй меня, милая.
Елена. Ты совсем как моя мать, которую я схоронила. Ей тоже непременно хотелось, чтобы я целовала ее. Я ее очень любила, но мне не хотелось ее целовать.
Юноша. Какой ты безумный, жестокий ребенок!