Том 5. Воспоминания, сказки, пьесы, статьи
Шрифт:
П. Н. написал начальнику города, что я-очень прошу продать мне эту шкуру и прислать в деревню Тяпнэ, последний населенный пункт.
День жаркий, на солнце 30°, совершенно летний, летняя мгла покрыла горы, небо. Перед нами узкая тропа, теряющаяся на трехсотфутовой высоте: по этому подъему мы сейчас пойдем.
Эпизод с Бибиком.
Не хотят лошади сходить в узенькую лодочку, где и человеку трудно сохранить равновесие. Уже с час тянут их за узду и кричат корейцы, но лошади уперлись
Подъехал Бибик, посмотрел, слез с своей лошади, подошел к упиравшейся лошади, и взяв ее за передние ноги, поднял и опустил их уже в лодку.
После этого лошадь спокойно втащила и свои задние ноги, — так поступили и с другими лошадьми.
Когда корейцы стали выражать ему свое удовольствие и даже восторг, Бибик отвернулся, чтоб скрыть улыбку, и проговорил;
— Вот як стану вас сшивать здесь…
Мы опять на корейской стороне, много гор, но совсем нет пахотных мест. На перевалах кой-какой лесок, но плохонький. Порядочные сосны попадаются иногда только на могилах предков. Добрая часть Кореи в этих могилах.
Проехали еще обильный водой приток Тумангана, и Туманган уже превратился в десятисаженную, с множеством перекатов, горную речонку.
Четыре раза поднимались и спускались с перевалов. Спуски круче полуторного откоса. Как мы не побили наших вьючных лошадей — не знаю.
Сделали двадцать четыре версты, и уже вечер, и люди и лошади так выбились из сил, как ни разу еще не выбивались.
До Тяпнэ не добрались и заночевали на одном из перевалов, с которого спуск очень затруднителен.
Из трех фанз одна сколько-нибудь сносная, но из нее только недавно унесли покойника, и чувствуется еще явственный запах трупа.
Разбили поэтому палатки, хотя и очень холодно. Холодно сразу, как только садится солнце.
Солнце теперь как раз садится, и опять перед нами панорама гор. Но сегодня закат какой-то тяжелый, сумрачный. Только на мгновение сверкнули огнями горы, а затем последний блеск пурпура, последний печальный отсвет фиолетовой воды, и быстро гасятся огни неба и земли.
Холодная тьма заволакивает округу, и хочется тепла, уютного покоя. Нескоро еще все это.
Выпили по стакану чая и стали приводить в порядок работу дня. Еда без хлеба, да и еда невозможная, работа тяжелая, целый день на лошади, — сегодня мой пояс стянут на пять дырок меньше.
Смотря на других, видишь, как каждый сдает: лица вытягиваются, фигуры тоньше.
Переносная кузница работает у фанзы.
Как тяжелую мельницу нашу кореец заменил легкой толчеей, так и тяжелый горн наш заменен игрушечным ящичком, в котором движется поршень. Ящик трубкой соединен с обыкновенным горшком, наполненным горящим углем. Кореец двигает игрушечный поршень, и пламя ярче горит, а в угле подкова или расплавляемый чугун.
— Можно посмотреть ящик внутри?
— Теперь, когда плавится чугун, нельзя показать, если б даже дед встал из могилы.
А чугун плавится — много-много копеек на пять.
— А снять фотографию можно?
Можно. И я снимаю кузницу, фанзы, долину реки с ее гористою далью.
Через речку перекинут мостик. Он буквально из щепок, а вместо помоста — плетень, засыпанный сверху песком.
Ширина моста — аршин. Ехать верхом нельзя — провалишься, в поводу надо вести лошадь.
Идешь, и все качается, а внизу с бешеным шумом скачет по порогам река, шириной саженей в десять.
Это поразительная черта корейца — доводить до минимума всякую потребность. Все есть, но все в самой минимальной дозе.
Достаточно посмотреть на их обеденный, в пол-аршина высотой и такой же в диаметре, столик, со всем их обедом и семью закусками.
В таких маленьких чашечках дети у нас угощают своих кукол.
Такие же маленькие у них и лошадки. Скот более крупный, но я думаю, что большим он кажется по сравнению с мелкорослой лошадкой, на самом же деле это средний скот, пудов на 17 мяса, симментальского типа. Уступает и нашему малороссийскому, и венгерскому, и итальянскому.
Надо принять во внимание, что кореец не пьет молока, не ест масла, и все молоко коров идет на прокорм теленка.
Под вечер выбрались на плоскогорие, и в первый раз в Корее открылось пространство, которое можно назвать полем: тысяч десять десятин годной к пашне земли, и все, как на ладони.
Урожай, впрочем, здесь значительно хуже, чем на китайской стороне — китаец отнял счастье корейца.
Оригинальный маленький скромный народ, ни на что не претендующий, безобидно утешающийся тем, что счастье его отнято китайцами и всеми другими.
26 сентября
Ночью в окрестностях где-то мяукал тигр.
На рассвете я видел волка, который не спеша переходил ближайшее поле. Пока я доставал ружье, волк исчез. Мелкий, величиной с среднюю собаку, беловатый, худой.
Вчера Беседин долго рассказывал про известного из Владивостока охотника В. П. Хлебникова.
Зимой он отправляется один с своей собачонкой по следам тигра. Иногда неделю он так ходит, выбирая для ночлега всегда саженей на двести открытые места. Там спит он, разгребши снег, в меховом мешке. На нем спит его собачонка.
— Один брат только и есть у меня, а в такие ночи собака и брата дороже. Чуть что без лаю начинает лапами трогать меня, пока не проснусь. Раз так, пока тигр подкрадывался, я успел вылезть, приложиться и уложить его в тот момент, когда он прыгнул, — я всегда тогда только стреляю и отскакиваю в сторону: всего сажени на две. Если даже промахнусь или и попаду, да не убью, — тигр не бросится, а опять обежит саженей двести круг, опять, не доходя саженей десять, нацелится, сделает прыжок, опять отскочи и бей.