Том 6/2. Доски судьбы. Заметки. Письма

Хлебников Велимир

Шлю несколько рисунков, чтобы Ел. Генр. со свойственным ей вкусом и знанием дела выбрала 2 или 3, мне бы хотелось видеть избушку-птицу на 2-й странице, а также одно из женственных созданий – рисунки Веры Хлебниковой, но нужно ли подписывать, не знаю. Известите меня скорее, издаете Вы или нет книжку.

Глубокий привет Елене Генриховне и всему кружку преданных искусству людей. Как поживает Каменский?

И юный художник, на которого Вы устремили Ваши заботы?

Кстати, мое пребывание в этом городе, самом скверном из городов, нанесло Вам вещественный ущерб. Не торопясь с осуществлением заявления,

спешу заверить, что он будет возмещен самым тщательным и точным образом.

Итак, печатайте!

Поклон Вам!

В. Хлебников

В Петербург рукописи попадут с попутчиком.

Обложка без рисунка: самая простая, с венком.

Симб. губ. Ардатовский уезд, почт. ст<анция> Теплый стан, село Алферово.

34. В. В. Xлебниковой (Алферово, Симбирской губ., апрель 1911 г. – в Петербург)^*

Вера! я, может быть, напечатаю два твоих рисунка (избушку) вместе со своими вещами. Как художественные дела? Не встречалась ли ты с моими знакомыми? Хотел бы посмотреть твои рисунки, но далеко.

Я работаю над числами. Меня снова задерживают.

Книжка, если выйдет, то будет озаглавлена «Черный холм». Печатаю «Девий бог», «Аспарух», «Смерть Паливоды», «Велик-день».

Не могу ли я быть чем-нибудь полезный? Поклон и привет тете Соне, дяде Саше и всем другим.

Население наших сарайчиков все уменьшается, некоторые из них едут в зажаренном виде к вам. Всем поклон.

35. Е. Г. Гуро (Алферово, Симбирской губ., апрель 1911 г. – в Петербург)^*

Глубокоуважаемая Елена Генриховна!

Письмо Ваше я получил. Спешу уведомить Вас, что с моей стороны препон к напечатанию этим летом сборника не имеется.

Наоборот, я даже был бы очарован его появлением в свет. Жалко, что Вы не сообщили ни Вашего мнения о тех вещах, которые, как кажется, прочли в первый раз, ни о том, чрезмерно тощ или чрезмерно толст сборник. И в том, и в другом случае можно было бы, пользуясь временем, кое-что изменить, сообразно с впечатлениями и указаниями. У меня в запасе вещей на два или три сборника – страшно? вероятно. Сам я чувствую себя не очень хорошо – вроде остывающего костра, когда кто-нибудь палкой бередит угли. Кстати, я прислал рисунки: мне кажется, что я сделал это под влиянием мгновенного настроения и что лучше было бы совсем не помещать их. Пусть сборник будет прозрачен, как капли воды, как сказал бы восточный человек. Осенью, может быть, буду в ваших краях.

Что же касается моего таинственного знакомца, числа 365, то я сделал часть работы и должен был отложить за неимением под руками некоторых книг.

В какой-то газете мелькнуло известие, что упал во время полета Васильев-Каменский. Неужели это бедный Вася К<аменский>? Вот так «Звенидень»!

Если Вам вздумается, паче чаяния, не ответить, то я снисходителен и прощу, но если Вы напишете мне письмо и знаете его адрес, то сообщите его мне. Хотелось бы знать.

Вы были, вероятно, на выставке, где царят Бурлюки? Там в виде старого лимона с зелеными пятнами, кажется, изображен и я. В их живописи часто художественное начало отдано в

жертву головной выдумке и отчасти растерзано, как лань рысью.

Пишет ли что-нибудь г. Мясоедов? На его Блейянской земле положительно есть звездный налет, и он мог бы создать большое и прекрасное. Очень хорошо, что его писания – страна, которая не знает над собой никаких влияний. Мне живо хотелось бы узнать его мнение о моих вещах, например, о «Аспарухе». Все так же ли делает набеги буйная немка с волосами черного барана?

Кончил ли Михаил Васильевич «Дон-Кихота»? Какая сумасшедшая мысль быть певцом сумасшедшего гидальго в век <сплошных> Санчо-Панчо! Жму его руку, кланяюсь Тамаре Иогансон и вообще приветствую!

Покровитель Вашего кружка, несомненно, Дон-Кихот, а не достоуважаемый оруженосец, и в этом его оправдание. Не слыхать ли чего-нибудь о «Садке Судей»!? На него, кажется, положили плиту молчания, но, мне думается, в «Аполлоне» должны были бы пройтись с непонимающей улыбкой, что ли.

Сейчас ветрено, холодно. Я завел себе черного хомяка: зверка величиной с кошку, добродушного и недикого. По вечерам он бегает по столу и что-то читает в бумагах и, кажется, что-то смыслит в них.

В. Хлебников.

В том же случае, если на звездном небе судеб сборника покажутся зловещие светила, то некое малое посланьице да прилетит ко мне!

Или я буду думать о нем, что он находится в состоянии зародыша, а он и не возникнет!

36. Семье Хлебниковых (В дороге, конец августа – нач. сентября 1911 г, – в Алферово, Симбирской губ.)^*

Пишу на пароходе во время движения. Погода холодная.

Горский служит на теплоходе.

Я читаю Келлера «Семь легенд» (чудесная книжка).

Думаю, что Вера не будет беречь здоровья с упрямством ослика, которого подталкивают сзади идти. Впрочем, здоровье такая скучная вещь, которую везде можно достать.

Скоро Самара. Там я опущу письмо.

Пока всего доброго, холи и неги осенней.

Прощаюсь с Шурой (с ним я по рассеянности не прощался). Пусть он напечатается – рыбье брюшко и павдинские хвостики.

Его адрес советую переслать мне при первом письме в Астрахань.

Вчера покушал осетринки, в чем и вас прошу в уме участвовать.

Остаюсь и так далее.

Симбирец

Скоро Жигулевские ворота.

На пароходе больше ничего не остается делать, кроме посланий, облитых горечью и злостью, к родичам и уродичам.

Синий мешок я взял из ящика у Пчеловода!!!?

Казань все та же, а люди хуже: у молодежи преподлые лица людей под сорок.

37. Е. Н. Хлебниковой (Астрахань, 5 сентября 1911 г. – в Алферово, Симбирской губ.)^*

Вот я в Астрахани. Видел Бориса и Зинаиду Семеновну. С парохода прямо отправился на скачки. Борис и Зинаида Семеновна шлют поцелуи, приветы порознь, с перечислением адресатов, и вместе. Они отнеслись самым радушным образом и отводят по-родственному мне уголок.

Подробности письмом.

Калмыки скачут отлично, с большим чувством.