Том 6. Для радости нужны двое

Михальский Вацлав Вацлавович

Мария закрыла глаза и снова открыла. Наваждение не исчезло. Маленький торговец подъезжал все ближе и ближе, а потом подмигнул ей левым глазом и стал медленно отплывать в зыбком мареве вместе с черногубыми осликами и корзинами ярких, нестерпимо сочных на вид фруктов. Мария попыталась окликнуть берберенка, но горло так пересохло, что вместо звука из глотки вырвался какой-то клекот. Она вспомнила о Николь.

«Николь, ты слышишь меня, Николь? Спаси меня, Николь! Спаси нас с Антуаном!» – мысленно молила она подругу.

Через минуту ее догнал Антуан.

– Кажется, я видел караван, – просипел он.

– Я тоже

кое-что видела, – ссохшимися губами прошептала Мария.

– Тогда мы на правильном пути, – насколько мог весело подмигнул Антуан. В его побелевших глазах почти не осталось той светоносной силы, что так преображала его лицо, но и страха тоже не было.

«А мы научились понимать друг друга по губам, – подумала Мария, – мы ведь даже не шепчем…»

Они сделали по несколько глотков из раскаленной фляги, и, если бы Антуан не отнял ее от губ Марии, у нее самой не хватило бы сил остановиться. Если Мария делала полновесные глотки, то Антуан лишь умело имитировал их. Он сначала давал глотнуть ей, а затем подносил флягу к своим губам, иначе Мария могла бы определить, что после его глотка фляга не становится легче.

– Са-са… – Мария резко ткнула пальцем в небо.

Летящая темная точка была самолетом. Это подтвердил и Антуан. Самолет летел по дуге, километрах в пяти от них, плавно удаляясь… удаляясь неотвратимо…

– Ищут, – еле слышно откликнулся Антуан. – Если не задует, не взвоет сирокко, смогут найти. Но сирокко висит в воздухе, пришло его время…

– Клянусь, сирокко пока помолчит! Поверь мне! – умоляюще глядя в глаза Антуана, прошептала Мария.

– Верю.

Перед глазами Антуана один за другим вспыхивали цветные круги. Он знал эти признаки не понаслышке, а из собственного опыта: в ушах шумело, слышались далекие неразборчивые голоса.

А перед глазами Марии вышли на дальний гребень одна за другой семь белых верблюдиц в поводу у семи туарегов в парадных синих костюмах.

– Видишь? Семь белых верблюдиц! Это мои верблюдицы, их привели мои туареги! – радостно лепетала Мария, указывая пальцем вдаль. – Видишь, какие белые!

– Там? Нет, не вижу. А вон там вижу, – и он указал в другую сторону. – Только верблюды черные…

Антуан понимал, что больше трех-четырех часов им не продержаться, а по истечении этого времени обезвоживание организма станет необратимо. Он думал о смерти без паники, но горько сожалел о том, что уйдет не один, а уведет с собой эту чудесную женщину, которая только вчера стала ему близка.

Мария не думала о смерти, она думала только о воде: «Вода, вода, где ты?» Вдруг в воздухе возник запах свежескошенной травы. Мария принюхалась. Запах не исчез. Она поняла: вслед за зрительными у нее начались галлюцинации обоняния, а следом добавился звон колоколов в той маленькой белой церквушке на Нерли… Звон колоколов из той полузабытой жизни, когда был папа, была мама, была Россия… Как чудесно было на том пикнике на Троицу!.. Она живо вспомнила, что сразу, как проехали на линейках село Боголюбово, глазам предстала незабываемая картина. Над зелеными полями, над рассеченными проблесками речки и окутанными легчайшим цветным туманом лугами плыла белая с зеленым шатровым куполом церквушка. То ли плыла, то ли повисла между небом и землей.

– Боже мой! Как же они смогли создать такую красоту семьсот пятьдесят лет назад! – воскликнула мама. – Смотри, Маруся, смотри

и запоминай это наше русское чудо! И никогда не верь тем, кто скажет, что мы, русские, темный и грубый народ!..

А потом Мария увидела, что и в самой церкви, и у входа, под белокаменным порталом, и внутри, по обычаю праздновать Троицу, было разбросано множество сорванной руками травы и полевых цветов. Сладко пахло травяным соком и увядающими цветами. И эти запахи прежней жизни за десятки лет, за тысячи верст долетели сейчас сюда, в Сахару, и Мария увидела пасущихся на берегу прозрачной речушки пятнистых ухоженных коров. Увидела, почувствовала, услышала и сам молебен, и даже мелькнули на миг лихорадочно блестевшие глаза папиного денщика Сидора Галушко и вспомнилось, как неправильно смотрел он на молящуюся маму. «Откуда, почему, с какой стати привязался ко мне на всю жизнь этот Галушко? Почему в пражской больнице я назвалась его фамилией? Какая-то мистика… Николь, где ты, Николь, единственная моя надежда?»

А мадам Николь весь день торчала на аэродроме и требовала, чтобы пилоты взяли ее с собой.

– Я вижу на пять километров, а чувствую на все двадцать! – уверяла она.

– Простите, мадам, приказано вас не брать, – звучало в ответ.

Тогда она съездила во дворец, привезла новую колоду карт и в тени ангара, куда она загнала свой кабриолет, на заднем сиденье принялась судорожно раскладывать пасьянс за пасьянсом. Ни один не сошелся. Далеко после полудня Николь разложила знаменитую «косыночку», и она сошлась. Попробовала еще раз – тот же результат. Когда пасьянс сошелся и в третий раз, Николь немедленно пересела за руль и выкатила свою красную машину на единственную взлетную полосу.

Тут же прибежал заикающийся от страха командир авиаотряда.

– Мадам, что вы делаете? Мадам, через пять минут будет заходить на посадку самолет из пустыни…

– Пусть покружится. Немедленно позвоните моему мужу и скажите, что я поклялась не сдвинуться с места, если он не разрешит мне полететь, а если меня обманут, то он знает, что тогда будет!..

Командир авиаотряда тут же связался с губернатором. Тот выслушал его молча и, подумав пару секунд, мягко произнес:

– Пусть летит.

Так Николь оказалась в воздухе уже со следующим самолетом.

…Боль в ноге Антуана становилась все нестерпимее. Он точно знал, что каждый шаг может стать последним, и чувствовал, что если упадет, то уже не поднимется. Начался хотя и пологий, но очень длинный склон, так называемый тягун. Кажется, он вытянет из него, Антуана, все силы, все надежды, все, все, все… Но надо во что бы то ни стало добраться до гребня – вдруг там приоткроются какие-то новые горизонты?..

Он брел, не помня себя. Он очень старался не запнуться, но все-таки споткнулся и упал.

– Что с тобой, Антуан? – испуганно присела перед ним на корточки Мария.

Он взглянул на нее помутневшими глазами и не проронил ни звука…

– Боже, что с твоей ногой? Отчего она так распухла? Может, вывих?

Антуан отрицательно помотал головой.

– Старый перелом?

Он мотнул головой утвердительно.

Мария достала из-за его пояса нож, нарезала из пледа несколько лент и туго-туго, насколько хватило сил, перебинтовала распухшую ногу.

– Дай руку. Так, теперь обопрись на правую ногу, и по команде «три» я тебя подниму: раз, два, три!