Том 6. Лимонарь
Шрифт:
Для Ремизова народное христианство было одной из духовных основ народного взгляда на происходящие события мировой и русской истории.
Первая мировая война, в которую в 1914 г. вступила Россия, предстала в его творчестве сквозь призму средневекового христианского символизма, который оставался живой составляющей народного миропонимания. Реальная война оценивалась Ремизовым, как жестокая бойня народов. Но у нее было и иное обличье, опиравшееся на давнюю русскую традицию мечтаний о восстановлении православия на захваченных неверными землях, о воскресении канувшего, как Китеж, полного знаменитых святынь Царьграда. Именно в это время появился цикл ремизовских легенд о строительстве
Новое революционное действо — Февральскую революцию 1917 г. Ремизов с самого начала осмыслял в категориях, сложившихся еще в период предшествующей революции, также пытавшейся принудительно учредить «Царство Божие на земле». Писатель видел происходящее как бы сквозь призму отношения к нему двух главных Божественных заступников русского народа: Богородицы и Св. Николая Угодника. В известной дневниковой записи от 11 июня 1917 г. он отметил: «Божия Матерь, как воплощение совести, хождение ее по мукам и есть образец того, что никогда неосуществимо царствие Божие при наших условиях на нелегкой земле» (Дневник. С. 438). По Ремизову, творимое в стране представало как дело, противоречившее истинным народным чаяниям, поэтому вечные заступники России, скорбя, отступались от нее.
В Дневнике писателя наряду с записями о его жизни, с заметками—оценками политических событий фиксировались, в частности, в виде вклеенных газетных вырезок, сообщения о повсеместно учащавшихся актах вандализма над церковными святынями. Среди них особое место заняли свидетельства о надругательствах над иконами Св. Николая Угодника, совершавшихся и в провинции, и на московской Красной площади.
В ночь с 23 на 24 июня 1917 г. Ремизов имел видение, записанное в Дневнике:
«Распростертый крестом лежал я на великом поле и телом был я велик. В темноте горячей лежал я и вдруг стужа стрясла все мои члены. Голос услышал я из тьмы, старый дедов голос.
— Собери—ка, родимый, косточки матери нашей России.
И я подумал:
вот и я лежу п[отому] ч[то] я тоже кость от кости матери нашей России.
И стал я загребать кости — их великое множество тут и часы и самовары, загребаю, ой, не собрать всего.
А собрать надо, ч[тобы] вспрыснуть живой водой.
— Собери—ка, родимый, потрудись! — опять слышу голос.
И вижу: это Никола Угодник скорбный стоит над Русью» (Дневник. С. 465).
Февральская революция и ее логичное продолжение — октябрьский большевистский переворот — изначально осмыслялись
Ремизовым в апокалиптических категориях, как начало Страшного Суда, свершаемого Богом над погрязшей в грехах Россией. Таков смысл его другого ночного видения, датированного июлем 1917 г.:
«Снилось мне ([1 нрзб.]) комната с двумя окнами, посреди зеркало. Я причесыв[ался] пер[ед] зерк[алом], выглянул в окно и вижу на небе огромный ключ, а у окна женщину с девочкой.
— Посмотрите на небе ключ?
Та смотрит, а ключа уже нет, исчез, а на его месте Б[ожья] М[атерь] такая же, как ключ, железная.
— Посмотрите Б[ожья] М[атерь] теперь!
А в это время и Б[ожья] М[атерь] исчезла, а стоит Христ[ос] золотой с огромным посохом и говорит:
—
И тут же [?] люди оказали[сь], стали на колени.
А небо потемнело» (Дневник. С. 483).
Ремизов видел в происходившем проявление телеологически обусловленной судьбы России, которой суждено пройти путем страдания и через покаяние очиститься от грехов и быть прощенной. Однако для Ремизова принципиальным было то, что Бог оставил человеку свободу воли, предоставил ему выбор — покориться чужой воле или сопротивляться ей. Сам он противодействовал неприемлемым ему силам сначала средствами, доступными ему как писателю — своими произведениями, а потом осознанным действием — отъездом за границу.
В годы эмиграции эволюция художественного самопознания самого Ремизова и изменение читательской аудитории были причинами нового поворота в реализации его постоянного интереса к народным легендам. На рубеже 1920—1930-х гг. он создал несколько книг, являвшихся обобщениями одной из магистральных тем его творчества — темы Божественных посредников между Богом и человеком — Богородицы (книга «Звез—да—Надзвездная», 1928) и Св. Николая Чудотворца («Звенигород окликанный», 1924; двухтомник «Три серпа», 1927). В значительной степени эти книги состояли из новых редакций дореволюционных ремизовских легенд.
Особое место в эмигрантском творчестве писателя заняло научно-художественное эссе «Образ Николая Чудотворца. Алатырь — камень русской веры» (1931), представляющее собой уникальный компендиум легендарных и исторических сведений о Св. Николае, изложение истории его почитания, вхождения Святого в пантеон русского народного христианства. При работе над этой книгой Ремизов пользовался огромной по объему справочной литературой и советами крупнейших славистов—медиевистов, таких, как, например, Пьер Паскаль и Борис Унбегаун. Последний считал, что, по сути,
ремизовское произведение по праву может быть защищено как докторская диссертация.
Финальный крупный цикл произведений, названный Ремизовым «Легенды в веках», был создан в 1947—1957 гг. и в совокупности представлял собой последнее художественное размышление писателя о человеке, Боге и о судьбе. В его состав вошли «Повесть о двух зверях. Ихнелат» (1947—1949), «Савва Грудцын» (1949), «Брунцвик» (1949), «Мелюзина» (1949—1950), «Бова Королевич» (1950—1951), «О Петре и Февронии Муромских» (1951), «Тристан и Исольда» (1951—1953), «Григорий и Ксения» (1954—1957). Основной темой цикла была тема утраченной, но бессмертной любви. Она возникла из горечи личной утраты — смерти жены, но позднее из темы воспоминания о земной любви—страсти трансформировалась в размышления о сути Любви Небесной.
Алексей Ремизов прошел долгий и непростой путь в своем отношении к Богy и миру. После периода бессознательно, органично воспринятой веры у него был период бунта, неприятия Бога, допускающего торжество Зла. В дальнейшем он заново искал пути к Богу, и на этой дороге спутниками Ремизова стали вечные сочувственники страдающему миру — Божия Матерь и Св. Николай Чудотворец. Постепенно писатель пришел к приятию и «оправданию Добра» — Бога, судящего человека, которого Он же наделил свободой воли. Последней книгой писателя, опубликованной незадолго до его смерти, была «Круг счастия. Книга о царе Соломоне» (1957). Она повествовала о судьбе знаменитого библейского мудреца, испытавшего и тяжелое детство, и страстную любовь, и моменты торжества и славы, и горечь изгнания. Эта финальная книга-парабола была символическим размышлением писателя о коловращении своей судьбы и заканчивалась спокойным приятием всего совершившегося.