Том 6. Лорд Эмсворт и другие
Шрифт:
Леди Гермиона не сказала ничего, но стучала ложкой.
К чему бы все это привело, мы не знаем, ибо гул голосов прервал пронзительный звук:
— Иии-иии-иии-ии!!!
Летописец уже говорил однажды о таком же звуке, и вы не забыли, должно быть, какие были последствия.
Были они и теперь, хотя не совсем такие же. Галли, сравнивающий Фредди с полоумным продавцом устриц, которого он как-то встретил в Херст-парке, остановился на полуслове. Фредди, пытавшийся растолковать, что он понимает под духом единства, приводя примеры из жизни «Доналдсон Инкорпорейтед», застыл с открытым
Все обернулись, и Фредди закричал.
Как прелестная юная мать держит младенца, Вероника держала ослепительное колье.
— О, Фред-ди! — сказала она.
— А, черт! — сказал Фредди, потрясенный до глубин души. Другие откликнулись иначе, но все — пылко. Галли воскликнул: «Погляди!», Пруденс, забыв об Офелии, произнесла: «Вот это да!..», леди Гермиона спросила: «Вероника, откуда у тебя это прелестное ожерелье?»
Вероника ворковала, как горлица по весне.
— От Фред-ди, — объяснила она. — Какой ты ми-илый! Я никогда не думала, что ты мне подаришь…
Рыцарственному человеку очень трудно отнять чашу радости от уст красоты. Но Фредди не колебался. Хирургический нож, думал он, и больше ничего.
— Я и не дарил, — сказал он. — Еще чего! Бери кулон.
— Кулон?
— Да. Он скоро прибудет. Вот и бери.
Вероника растерялась.
— Мне больше нравится это, — сказала она. — Нет, правда!
— Очень возможно, — сказал добрый, но твердый Фредди. — Как и многим. Но это ожерелье принадлежит моей жене. Долго рассказывать и не совсем прилично, отец выступает не в лучшей роли, В общем, я попросил отослать эту штуку в Париж, а тебе привезти кулон. Заявляю официально, больше я его ни о чем просить не буду. Если его пошлешь за яблоками, он приведет слона.
Леди Гермиона зашипела, как жир на сковороде.
— Кларенс, как вылитый! — сказала она, и брат ее с этим согласился. — Я часто думаю, не вызвать ли психиатра.
Фредди кивнул. Сыновнее почтение не позволило ему воплотить мысль в слово, но она была. Иногда и ему казалось, что девятому графу самое место — в психиатрической лечебнице.
— Такая жалость, дорогая! — сказала дочери леди Гермиона.
— Просто ужас, — сказал Галли.
— Не повезло, — сказала Пруденс.
— Я тебя понимаю, — сказал Фредди. — Жуткие муки. Вероника еще далеко не все поняла. Волна сочувствия подстегнула мыслительный процесс.
— Значит, — спросила она, — это не мое ожерелье? Фредди кивнул.
— А можно, я надену на бал? Леди Гермиона приободрилась.
— Конечно, — отвечала она. — Оно тебе очень пойдет.
— Это мысль, — вставил Галли. — Никто не обижен. Надевай на бал, потом верни, и Фредди его отошлет.
— Я тебя не увижу, — дополнила Пруденс, — я уже утону, но будет очень красиво.
Фредди снова решил прибегнуть к хирургии.
— Прости, старушка, — сказал он с мужественной жалостью, которая была ему к лицу, — прости, но об этом и речи быть не может. Твой бал недели через две, Агги его ждет немедленно. Она прислала четыре телеграммы, завтра жду пятую. Подумать страшно, что будет, если я его задержу.
Галли гневно фыркнул. Он не был женат и счел племянника трусом. Как далеки друг от друга семейный человек и холостой!
— Ты мужчина или мышь? — спросил он. — Она тебя не съест.
— Съест, — ответил Фредди. — Ты забыл, что Агги — дочь американского миллионера, а если ты их видел…
— Сотнями.
— … ты знаешь, что их дочери ждут от мужей кротости. Лет в шесть Агги поняла, что ее слово — закон. Она — истинный ангел, но если бы меня спросили: «Нет ли в ней властности?», я честно ответил бы: «Есть». Если мне предложат выбрать: нарушь ее волю или ударь полисмена по каске, я твердо предпочту полисмена. И не называй меня подкаблучником, — обратился он к Галли, — мне нравится такая жизнь. Я понимал, на что иду, когда регистратор делал свое дело.
Все помолчали. Потом Вероника посоветовала:
— А ты бы мог сказать Агги, что одолжил его мне.
— Мог бы, — согласился Фредди, — и сказал бы, если бы соскучился по землетрясению. Вы упускаете важное обстоятельство, весьма деликатное, но здесь все свои. Какой-то кретин сообщил Агги, что мы были помолвлены.
— Смешно! — заметила леди Гермиона. — Детские глупости.
— Сколько лет прошло! — прибавил Галли.
— Несомненно, — сказал Фредди. — Но вы послушайте Агги, и вам покажется, что это было вчера. Так что я его тебе не одолжу, Ви. Как ни жаль, попрошу вернуть.
— О, Фред-ди!
— Прости, ничего не поделаешь. Такова жизнь.
Вероника протянула руку. Губы ее задрожали, глаза — моргали, но руку она протянула. Когда оратор, прошедший школу Доналдсона, покажет свое мастерство, всякая ее протянет.
— Спасибо, — сказал Фредди.
Он поторопился. То ли Веронике явилось видение бала (и она сама, практически обнаженная без этого колье), то ли что еще, но губы ее сжались, глаза засверкали опасным блеском. Руку она убрала.
— Не дам, — сказала она.
— Что? — сказал Фредди.
— Не дам, — повторила Вероника. — Это твой подарок, и я его не верну.
— Не вернешь? Ты что, навсегда его взяла?
— Конечно.
— Да оно не твое!
— Купи другое.
Такое удачное решение успокоило леди Гермиону.
— Как умно, дорогая! — похвалила она. — Странно, что ты сам не догадался, — обратилась она к Фредди.
— Прекрасный выход, — одобрил Галли. — Вот, выкрутиться можно всегда!
— Да что вы, не понимаете? — вскричал Фредди. — Я же вам говорил, Агги оторвет мне голову! Подарить Веронике — нет, Веронике! — ее ожерелье! Она со мной разведется.
— Чушь.
— Разведется, вы уж мне поверьте. Американки, они такие. Чуть что, и — бамц! Спросите Типпи. Его мать развелась с отцом, потому что он привез ее в десять ноль семь к поезду семь десять.
Галахад оживился.
— Это напоминает мне, — сказал он, — одну занятную историю…
Но ее никто не узнал. Сестра его натянуто кашлянула, оповещая о том, что входит Типтон Плимсол.
Типтон сиял, опровергая предположения хозяйки, что он утомлен после долгой дороги. Очки сверкали; сам он, по всей вероятности, летел.