Том 6. Пьесы 1871-1874
Шрифт:
Гурмыжская. Я иногда посылала ему денег, но, признаюсь вам, мало, очень мало.
Бодаев. И он стал воровать, разумеется,
Гурмыжская. Ошибаетесь. Вот посмотрите, что он писал мне. Я это письмо всегда ношу с собою. (Вынимает письмо из коробки и подает Милонову.)Прочитайте, Евгений Аполлоныч!
Милонов (читает). «Тетенька моя и благодетельница, Раиса Павловна! Сие излагаемое мною применительно
Бодаев. До сих пор лестного немного для вас и для него.
Гурмыжская. Слушайте дальше.
Милонов. «Но не устрашусь! Передо мною слава, слава! Хотя скудное подаяние ваше подвергало меня не раз на край нищеты и погибели; но лобызаю вашу ручку. От юных лет несовершеннолетия до совершенного возраста я был в неизвестности моих предначертаний; но теперь все передо мной открыто».
Бодаев. И вам не стыдно, что ваш племянник, дворянин, пишет как кантонист.
Гурмыжская. Не в словах дело. По-моему, это прекрасно написано, тут я вижу чувство неиспорченное.
Входит Карп.
Карп. Иван Петров Восмибратов пришел с сыном-с.
Гурмыжская. Извините, господа, что я при вас приму мужика.
Бодаев. Только вы с ним поосторожнее, он плут большой руки.
Гурмыжская. Знаете, он такой, хороший семьянин; это — великое дело.
Бодаев. Семьянин-то семьянин, а чище всякого обманет.
Гурмыжская. Не верю, не верю! не может быть!
Милонов. Мы с вами точно сговорились; я сам горячий защитник семейных людей и семейных отношений. Уар Кирилыч, когда были счастливы люди? Под кущами. Как жаль, что мы удалились от первобытной простоты, что наши отеческие отношения и отеческие меры в применении к нашим меньшим братьям прекратились! Строгость в обращении и любовь в душе — как это гармонически изящно! Теперь между нами явился закон, явилась и холодность; прежде, говорят, был произвол, но зато была теплота. Зачем много законов? Зачем определять отношения? Пусть сердце их определяет. Пусть каждый сознает свой долг! Закон написан в душе людей.
Бодаев. Оно так, кабы только поменьше мошенников, а то больно много.
Гурмыжская (Карпу). Зови поди Ивана Петрова!
Карп уходит. Входят Восмибратов и Петр.
Гурмыжская, Милонов, Бодаев, Восмибратов, Петр.
Гурмыжская. Садись, Иван Петрович! Восмибратов (раскланивается и садится). Петр, садись!
Петр садится у самой двери на край стула.
Милонов. Прикажете дочитать?
Гурмыжская. Читайте, он не помешает.
Милонов (читает). «Нужда, ты непостижима! Благодарю вас, благодарю. Скоро мое имя покроется бессмертием, а с ним и ваше никогда не умрет для потомства, детей и внуков. Еще раз благодарю за все, за все. Ваш покорный к услугам племянник, дитя природы, взлелеянное несчастием, Гурмыжский».
Гурмыжская (принимая письмо). Благодарю вас, Евгений Аполлоныч! Вот спросим у простого человека; он правду скажет. Иван Петрович, хорошо это письмо написано?
Восмибратов. Первый сорт-с! Вот ежели бы кому прошение, уж на что лучше.
Милонов. Но ведь этому письму двенадцать лет; что же теперь с вашим! племянником, с его громкой славой?
Гурмыжская. Я вам говорю, не знаю.
Бодаев. Вдруг удивит.
Гурмыжская. Как бы то ни было, я горжусь этим письмом и очень довольна, что нашла в людях благодарность; Надо сказать правду, я его очень люблю. Я вас прошу, господа, пожаловать ко мне послезавтра откушать! Вы, вероятно, не откажетесь подписаться под завещанием? Оно будет готово, я думаю; впрочем, во всяком случае, милости просим.
Бодаев. Приеду.
Милонов. Поверьте, все высокое и все. прекрасное…
Гурмыжская. Конечно, если судить строго, я немного виновата перед наследником; я уж кой-что продала из имения.
Восмибратов. Да таки, сударыня, довольно: особенно как изволили проживать в столицах.
Гурмыжская. Я очень щедро помогаю. Для ближнего мне не жаль.
Восмибратов. Так-с. А хоша бы и для себя; вы своему хозяйка, всякий человек живая тварь.
Гурмыжская. А теперь, вот уж лет семь, я живу совсем иначе.
Восмибратов. Это точно-с; слухов никаких насчет, чтобы чего… постоянную жизнь ведете.
Гурмыжская. Ах, да я а прежде… да не об том речь. Я говорю, что живу очень экономно.
Бодаев. Извините! Не об вас речь! Вы не рассердитесь, пожалуйста! Но действительно у нас много дворянских имений вконец разорено бабами. Если мужчина мотает, все-таки в его мотовстве какой-нибудь смысл есть; а бабьей глупости меры не положено. Нужно любовнику халат подарить — она хлеб продает не вовремя за бесценок; нужно любовнику ермолку с кисточкой — она лес продает, строевой, береженый, первому плуту.