Том 6. Письма
Шрифт:
Есенин, с широким жестом обращаясь в сторону Аксенова:
— Кто судит нас? Кто? Что сделал в литературе гражданский истец, этот тип, утонувший в бороде?
Выходка Есенина понравилась публике. Публика смеялась и аплодировала» (Восп., 1, 368).
… как в письме к Ветлугину…— Письмо Мариенгофа к А. Ветлугину неизвестно.
… сейчас Мариенгоф в магазине…— Имеется в виду книжный магазин имажинистов (см. коммент. к пп. 99 и 105).
В голове у меня одна Москва и Москва. Даже стыдно, что так по-чеховски. — Есенин имеет в виду драму А. П. Чехова «Три
Сегодня в американской газете видел очень большую статью сфотогр<афией> о Камер<ном> театре…— О какой именно газете идет речь, не установлено.
… зане…— потому что ( старосл.)
В апреле я обязательно буду на своей земле…— Есенин возвратился в Москву 3 авг. 1923 г.
… сходи к представителю Гржебина, узнай, по скольку продают в Германии мой том…— См. коммент. к п. 120.
129. А. Дункан. 1923 г. (с. 152). — Публикуется впервые.
Печатается по автографу (частное собрание, г. Москва).
Датируется предположительно по содержанию.
130. М. Л. Брагинскому. Конец января 1923 г. (с. 152). — НЖ, 1957, кн. 51, с. 114 (в очерке А. Ярмолинского «Есенин в Нью-Йорке»).
Печатается по первой публикации. По свидетельству публикатора, письмо написано на почтовой бумаге гостиницы «The Great Northern Hotel» на 56-й улице Нью-Йорка, куда Есенин и Дункан переехали из фешенебельного «The Waldorf-Astoria». Местонахождение автографа неизвестно.
Датируется по времени встречи Есенина с М. Л. Брагинским после инцидента, о котором идет речь в письме.
Об обстоятельствах появления письма А. Ярмолинский рассказал следующее: «Как-то раз они <Брагинские> пригласили Есенина на вечеринку. Дело было в конце января. Обычно Есенин приезжал к ним один, но на этот раз он приехал в их скромную квартиру (на шестом этаже дома без лифта, в Бронксе) вместе с Айседорой в сопровождении Левина и Гребнева. Русский поэт и знаменитая танцовщица, конечно, немедленно стали центром внимания как хозяев, так и их многочисленных гостей <…>. До известной степени это был литературный вечер. Хозяин продекламировал свои переводы из Есенина, Левин прочел его „Товарищ“, а сам Есенин — монолог Хлопуши из „Пугачева“ и разговор Чекистова с Замарашкиным, которым открывается „Страна негодяев“ <…>. После поэзии настала очередь хореографии. Уступая просьбам, Айседора согласилась танцевать. Для нее расчистили место, и один из гостей сел за рояль. Почему-то это привело в бешенство Есенина…» (НЖ, 1957, кн. 51, с. 114–115).
… милый Монилейб! — О посещении Есениным М. Л. Брагинского (Мани-Лейба) вспоминал В. Левин: «Однажды (кажется, это было в феврале 1923 года) я пришел к Есенину в отель и он сказал мне, что собирается на вечеринку к еврейскому поэту Мани-Лейбу, переведшему многие его стихи на еврейский язык. <…> Собрались выходцы из России, большей частью из Литвы и Польши, рабочие, как-то связанные интересами с литературой.
Сам Мани-Лейб, высокий, тонкий, бледный, симпатичный, несомненно, даровитый поэт, и жена его, Рашель, тоже поэтесса,
Скоро раздались голоса с просьбой, чтоб Есенин прочел что-нибудь. Он не заставил себя просить долго и прочел монолог Хлопуши <…>.
Есенина снова просили что-нибудь прочесть из последнего, еще неизвестного. И он начал трагическую сцену из „Страны негодяев“. <…> Вряд ли этот диалог был полностью понят всеми или даже меньшинством слушателей. Одно мне было ясно, что несколько фраз, где было „жид“, вызвали неприятное раздражение.
А новые люди все прибывали в квартиру <…>. Есенин был в мрачном настроении. <Он дважды> бежал из квартиры. Мани-Лейб еще с некоторыми (с ними и Файнберг) нагнали его. <…> Снова пришли на квартиру Мани-Лейба. Есенин сделал попытку выброситься в окно пятого этажа. Его схватили, он боролся.
— Распинайте меня, распинайте меня! — кричал он.
Его связали и уложили на диван. Тогда он стал кричать:
— Жиды, жиды, жиды проклятые! <…>
Как раз после истории в Бронксе Есенин получил пачку авторских экземпляров своей книжки, вышедшей в Берлине в издательстве Гржебина. Одну такую книжку он подарил мне с трогательной надписью — „с любовью“.
Другой экземпляр он подарил Мани-Лейбу, с надписью: „Дорогому другу — жиду Мани-Лейбу“. И многозначительно посмотрев на него, сказал: „Ты меня бил“» (РЗЕ, 1, 222–228; Восп. — 95, с. 350–356).
Об этом инциденте писали многие зарубежные газеты: «Руль», «Дер тог» и др. (см. Материалы, с. 412). В. Левин свидетельствует: «Что всего ужаснее — назавтра во многих американских газетах появились статьи с описанием скандального поведения русского поэта-большевика <…>. Есенин был представлен „антисемитом и большевиком“. Мне переводили содержание статей в английской, и я сам читал их в еврейско-американской печати. Стало ясно, что в частном доме поэта Мани-Лейба на „вечеринке поэтов“ присутствовали представители печати — они-то и предали „гласности“ всю эту пьяную историю…» (РЗЕ, 1, 225; Восп.-95, с. 353).
… к вечеру со мной повторился припадок ~ Это у меня та самая болезнь, которая была у Эдгара По, у Мюссе. — В. Левин писал: «Вечеринка происходила в пятницу. <…> В воскресенье утром меня вызвала к телефону Изадора и трогательно просила приехать к Есенину — он лежит, болен. <…> Через час я уже был у них и нашел Есенина в постели. Изадора ушла к стенографу, и мы были наедине. Есенин был немножко бледней обычного и очень учтив со мною и деликатен. И рассказал, что с ним произошел эпилептический припадок. Я никогда прежде не слышал об этом. Теперь он рассказал, что это у него наследственное, от деда. Деда однажды пороли на конюшне и с ним приключилась падучая, которая передалась внуку. Я был потрясен. Теперь мне стало понятно его поведение у Мани-Лейба накануне припадка, мрачное и нервное состояние» (РЗЕ, 1, 225; Восп.-95, с. 353).
Г. Маквей беседовал с некоторыми современниками поэта о его «болезни». Версию есенинской эпилепсии поддерживали М. Дести, С. Юрок, А. Ярмолинский и Л. Фейнберг (Файнберг). Однако Р. Ивнев писал Г. Маквею: «Есенин никогда не был эпилептиком, и никакого намека на эту болезнь у него не было». А. Б. Кусиков был того же мнения. Н. Стор так отвечал Г. Маквею: «Ваш вопрос о есенинской эпилепсии заставил меня улыбнуться. Верьте мне, С. Есенин был абсолютно здоров, у него никогда не было припадков» (IE, p. 137–139).