Том 6. Публицистика. Воспоминания
Шрифт:
Убийца Троцкого какой-то Jaques Morton Vandenbretsh, родился в Тегеране и натурализованный бельгиец; он арестован; череп у Троцкого так проломлен, что виден мозг; Jaques слыл другом Троцкого и часто навещал его.
12 ч. 45 м. Слушал радио. Троцкий умер.
23. VIII.40.
Газета: итальянские газеты негодуют, что газеты швейцарские непочтительны к фашизму, к Германии, к итало-немецкому союзу, — тон угрожающий: эту моду требовать к себе почтения от всех стран и обуздывания свободы их печати
— Томаты, которые стоили в Ницце в прошлом году 40, 60 сантимов кило, стоят теперь от 4 до 5 франков. <…>
Некролог Троцкого (Leiba Bronstein) писал кто-то очень осведомленный — кем? немцами?
Письмо из Ниццы <…>: Цакни посадили в острог за неимением carte d'id [39] и еще за какие-то «небылицы» — просит моей помощи, как «родного» его (а какой же я ему родной, разведенный с его сестрой уже чуть не 20 лет тому назад?) — поручительства за него и еще чего-то, говоря о моем «добром сердце» — очевидно, денег, которых у меня нет.
39
вид на жительство (фр.).
Солнечно — и уже августовская и сентябрьская сухость в этом блеске. Все еще доносится мистраль.
Прочитал Лескова «Захудалый род» — очень скучно, ненужно. В той же книге «Овцебык» — очень хорошо.
В «Вестнике Европы» еще три очерка из «Зап. Степняка» Эртеля — все очень плохи. Лучше других «Поплёшка», но и тот нудный, на вечную тему тех времен о народной нищете, о мироедах и т. д. Впервые я читал этого «Поплёшка» больше полвека тому назад и навсегда запомнил отлично начало этого рассказа. <…> Молочный блеск — особенно хорошо. <…>
Лесные пожары возле Ниццы, под Тулоном. Вчерашний, недалеко от нас, еще совсем не потух.
Да, да, а прежней Франции, которую я знал 20 лет, свободной, богатой, с Палатой, с Президентом Республики, уже нет! То и дело мелькает это в голове и в сердце — с болью, страхом — и удивлением: да как же это рушилось все в 2 недели! И немцы — хозяева в Париже!
24. VIII.40
Немцы стреляли в четверг (позавчера) из орудий с французских берегов по Лондону. <…>
Тело Троцкого будет сожжено и «прах» будет брошен в море — по его завещанию. <…>
25. VIII.40. Воскресенье.
<…> Французское радио все чаще за последнее время клонит к тому, что необходим блок Германия — Италия — Франция. Нынче прямо сказано: «Без канцлера Гитлера невозможно устроение новой Европы и прочного мира». Что должен чувствовать П<етен>! А может, он ничего не чувствует…
Вчерашнее письмо Алданова: «Я получил вызов к американскому консулу в Марселе и предполагаю, что получена для меня виза в Соединенные Штаты. Пока ее не было, мы плакали, что нет; теперь плачем (Т. М. — буквально), что есть…» <…>
Поехали в Cannes.
Погода все та же — горячее солнце и холодный ветер в тени. Олеандры с их мелкими, острыми, бледно-зелеными листьями, сплошь осыпанные розовыми цветами, уже скоро потеряют эти цветы — они стали подсыхать, кое-где чернеть, умирать.
Весь день сижу за своими набросками, заметками. <…>
27. VIII.40. Вторник.
Вчера завтракал в Cannes с Цетлиными и Алдановым. Цетлины и Алданов приехали к нам со мною к вечеру на обед и ночевку. Нынче у нас завтракали Адамович, Кантор, Цетлины и Алдановы.
Все уехали в 5 ч.
Офицеры бежали больше всего. «Лучше Гитлер, чем Блюм».
29. VIII.40. Четверг.
Немцы бомбардируют sans r'epit [40] порты и заводы англичан.
40
без перерыва (фр.).
Из Виши: запрещение в свободной зоне спектаклей, galas, festivals.
M. А. говорил за завтраком у нас, что читал три тома генерала De Gaul (который сейчас в Англии и заочно присужден французским правительством — нынешним — к смертной казни) и был совершенно поражен как его литературным талантом, так и знанием Германии и предсказаниями насчет будущей войны Франции с Германией.
Кофе будут выдавать тоже по карточкам — 100 грамм в месяц на человека. Похоже и это на издевательство.
Как-то на днях ахнул, вдруг подумав: в первый раз в жизни я живу в завоеванной стране!
Читал эти дни в «Северном вестнике» (1897 г.) «Дневник братьев Гонкуров». Очень хорошо — кроме последних лет, когда Эдмон стал писать сущий вздор (например, о русской литературе) и придавать до наивности большое значение тому перевороту во французской литературе, который будто он с братом совершил.
В одном месте говорит: «Книги никогда не выходят такими, какими задуманы». Правда, правда.
Следовало бы написать мой нелепейший роман с Кат. Мих. (Лопатиной), Новодевичий монастырь, Ново-Иерусалим… Еще — историю моих стихов и рассказов.
Суббота. 31. VIII.40
<…> Вчера был в Ницце. Завтракал, как всегда, в Эльзасской таверне, с безнадежной тоской в душе: вот еще год жизни прошел, и уже далекой кажется грустная прошлая зима, и нет несчастной, всегда бодро усмехающейся Ирины, и Цакни сидит в остроге (это с ними бывал я в этой таверне). <…>