Том 6. Публицистика. Воспоминания
Шрифт:
6 4. вечера. Полчаса тому назад над М.-К., над горами, было нечто гигантское, состоящее из белых клубов, по клубам озаренное красным. Что там, в северной Италии? Сейчас завешивал окна — высоко, высоко мутный серп месяца — и «синие тучи весны на западе будут видны» (Андреевский) — синие тучи на закате. Да, это уже весна. И сердце вдруг сжалось, — молодо, нежно и грустно, — вспомнилось почему-то время моей любви, несчастной, обманутой — и все-таки в ту поруправильной: все-таки в ту пору было в ней,тогдашней, удивительная прелесть, очарование, трогательность, чистота, горячность…
3.2.41.
Мрачно, холод, дождь, Эстерель пегий от снега.
Был в городе. Каждое возвращение оттуда с тяжелой сумой через плечо (бутылка вина, фрукты, овощи) на нашу крутую гору — великая мука.
По французскому радио из Америки: вот-вот немецкое наступление на Англию, у немцев десятки тысяч авионов, в первый налет пойдет 10 тысяч, во второй 18…
Перенесена ко мне сверху печка угольная, а моя, дровяная, наверх. Читаю Шаховского (о. Иоанна) «Толстой и церковь». Смесь неглупого и глупого.
Часто думаю с удивлением и горем, даже ужасом (ибо — не воротишь!) о той тупости, невнимательности, что была у меня в первые годы жизни во Франции (да и раньше) к женщинам.
То дивное, несказанно-прекрасное, нечто совершенно особенное во всем земном, что есть тело женщины, никогдане написано никем.Да и не только тело. Надо, надо попытаться. Пытался — выходит гадость, пошлость. Надо найти какие-то другие слова.
23.2.41. Воскресенье.
<…> Открытки от Веры Зайцевой и Каллаш. Вера: «Jisn gavno» (жизнь говно). «Va bien».
Каллаш: «Jrem brukvou. Va bien» («Жрем брюкву»).
6 1/2 вечера. Никогда за всю жизнь не испытывал этого: нечего есть, нет нигде ничего, кроме фиников или капусты, — хоть шаром покати!
24.2.41. Понедельник.
Был в Cannes. Пошел в порт, ресторанчик-бистро, прославившийся своей кухней среди богатых людей. Бедно, 4 столика, за конторкой седенькая жена хозяина, седой небритый хозяин, оба жили в России, вспоминают ее с восторгом и грустью, говорили (плохенько) по-русски. Жаловались: ни провизии, ни газа. Дали мне 1/2 бутылки очень хорошего красного вина, салат из свеклы и рубленые кусочки курицы (кости главным образом) и скверного «caf'e national». Счет 44 франка. <…>
Ждал час билета и посадки в автобус (на горячем солнце). Дома гороховый суп и по 2 ломтика колбасы, сделанной из черт его знает чего. <…>
Кончил «Даму с камелиями». Ничуть не трогает, длинно, фальшиво.
25.2.41.
Солнце, но холодно. <…>
Комментарии к речи (воскресной) Муссолини и к речи (вчерашней) Гитлера. <…> Оба вождя выразили «уверенность в их конечной победе». Гитлер говорил, что ni le general «hiver», ni le general «Fain» [44] не страшны Германии и что с помощью Провидения англичане будут разбиты повсюду.
44
ни генерал «зима», ни генерал «голод» (фр.).
26.2.41.
Проснулся в 8, недоспал, но решил встать, начать раньше ложиться и вставать раньше. Очень тосковал вчера перед сном. Дикая моя жизнь, дикие сожители. М., Г. — что-то невообразимое. Утром туман, дождь. Так холодно, что мерзнут руки. <…>
Вечером. Синяя муть (грядой) на западе, над ней муть красно-оранжевого неба, выше небо зеленоватое.
1.3.41.
Ровно год тому назад начал записывать более или менее правильно события дней. Целый год тому назад! И мог ли думать, в каком положении буду писать через год!
Проснулся в 8, выпил ту бурду, которая называется теперь кофеем, и опять заснул часа на полтора.
Серенький, сравнительно теплый день. Больна Вера, — насморк, кашель, легкий жар, а все-таки бегала нынче на базар.
В первом часу радио: Болгария присоединилась к Германии, Италии и Японии! Очевидно, немцы пойдут через нее на Грецию.
2.3.41. Воскресенье.
<…> Присоединение Болгарии к «тройственному пакту» подписано вчера в Вене в половине второго. <…> Серьезный денек был вчера!
4.3.41.
Немцы на границе Греции. Вечером английское радио: разрыв дипломатических отношений Англии с Болгарией, объявление Англией ей войны.
Ночь, молодая луна, мистраль.
6.3.41. Четверг.
Вчера завтракал в Cannes <…>Очень глупо кое-что болтал, выпил почти бутылку красного вина. Потом в английском кафе джин за кофеем, потом в кафе против вокзала Vieux porto. Приехав, накупил вина, опять пил. Проснулся ночью, лежал в страхе, что могу умереть.
День был солнечный и свежий. Нынче такой же.
Опять думал, посидев минут пять в саду и слушая какую-то <?> весеннюю птичку, что иного представления о Боге, кроме толстовского (его последних лет), не выдумаешь. Божественность этой птички, ее песенки, ума, чувств.
За последние дни уже много цветущей мимозы.
8.3.41.
Вчера весь день холод, дождь, туман, вечером долго гремел гром.
Переписал кое-что с истлевших, чудом уцелевших клочков моих записей конца 1885, начала 1886 и конца 1887 гг. и с болью сердца, поцеловав, порвал и сжег их. Продолжал вспоминать и записывать дни и годы своей жизни.
Нынче с утра тоже дождь, тучи, туман, сейчас (к вечеру) распогодилось. <…>
Принца Павла вызвал к себе Гитлер. Хозяин Европы вызывает! Что-то выйдет из этого вызова?
Англию, конечно, бомбардируют, — изо дня в день, восьмой месяц!Англичане отвечают тем же. Быстро продвигаются в Абиссинии. <…>
9.3.41. Воскресенье.
Так холодно, что затопил с утра. Облака, тучи, просветы, иногда дождь.
В газете ничего особенного. Бьют итальянцев в Албании и в Африке. Вчера в 10 ч. 50 вечера через Ниццу провезли в Испанию гроб Альфонса. Несколько дней тому назад бывший румынский король бежал на автомобиле из Испании в Португалию («avec M-m Loupesku»). Короли бегают!