Том 7. Американский претендент.Том Сойер за границей. Простофиля Вильсон.
Шрифт:
— Не может быть!
— Во всяком случае, когда я сел в поезд, я увидел человека, который точно отвечал описанию, судя по одежде и по тому, что у него нет руки.
— Так почему же ты его не задержал и не потребовал награды?
— Не мог. Для этого нужен ордер на арест. Но я решил не упускать его из виду и сдать властям при первом удобном случае.
— Ну и что же?
— Ну а он ночью сошел где-то с поезда.
— Вот обида! Экая жалость!
— Собственно, жалеть-то особенно нечего.
— Почему?
— Да потому, что он приехал в Балтимору на одном поезде со мной, хотя я слишком поздно узнал об этом. Я увидел, как он направлялся к выходу с дорожной сумкой в руке, в ту минуту, когда поезд уже отошел от платформы.
— Не важно. Все равно мы его сцапаем. Давай разработаем план.
— Пошлем описание его примет в балтиморскую полицию?
— Что ты! Никоим образом. Или ты хочешь, чтобы балтиморская полиция получила награду?
— Что же нам в таком случае делать?
Полковник призадумался.
— Сейчас скажу… Пошлем в балтиморскую газету «Солнце» объявление. Скажем, такое: «Объявление. Дайте знать о себе, Пит…» Постой! Какой, ты сказал, у него нет руки?
— Правой.
— Прекрасно. Тогда вот так: «Объявление. Дайте знать о себе, Пит, нацарапайте несколько слов хоть левой рукой. Адрес: Вашингтон. Главный почтамт. До востребования Икс Игрек Зет. ВЫ ЗНАЕТЕ — КТО». Ну вот, так мы его и поймаем.
— Но ведь он же не будет знать, кто ему написал!
— Разумеется; но захочет узнать.
— Ну конечно, и как я сам об этом раньше не подумал! А вы вот додумались!
— Я просто знаю силу человеческого любопытства. Это большая сила, очень большая.
— Я сейчас же пойду к себе, напишу текст, вложу в конверт доллар и велю, чтобы в газете напечатали наше объявление столько раз, на сколько хватит этой суммы.
Глава IV
Томительный день подходил к концу. После обеда два друга весь вечер долго и взволнованно обсуждали, что делать с пятью тысячами долларов, которые они получат в награду, когда найдут Однорукого Пита, схватят его, докажут, что он и есть тот человек, которого разыскивают, отдадут преступника в руки властей и отправят его в Талекуа, на индейскую территорию. Но было столько головокружительнейших возможностей истратить деньги, что они никак не могли ни на чем остановиться, а если и останавливались, то ненадолго. Наконец миссис Селлерс все это страшно надоело, и она сказала:
— Ну какой смысл поджаривать на вертеле зайца, если он еще не пойман?
На этом обсуждение животрепещущей проблемы было временно приостановлено, и все пошли спать. На следующее утро полковник, вняв уговорам Хокинса, сделал чертеж и описание своей игрушки и отправился получать на нее патент, а Хокинс взял самую игрушку и решил попытать счастья: попробовать извлечь из нее коммерческую выгоду. Ему не пришлось далеко ходить. В старом деревянном сарайчике, где раньше, вероятно, обитало семейство какого-нибудь бедняка негра, он обнаружил деловитого янки, который занимался починкой дешевых стульев и прочей подержанной мебели. Этот человек без особого интереса осмотрел игрушку, попытался загнать поросят, увидел, что это не так просто, как ему казалось, — увлекся, и чем дальше, тем больше; наконец добился желанного результата и спросил:
— А патент у вас есть?
— Пока еще нет, но документы поданы куда следует.
— Значит, все в порядке. А сколько вы за нее хотите?
— За сколько она у вас пойдет?
— Что ж, думаю — центов за двадцать пять.
— А сколько вы дадите, если мы предоставим вам исключительное право продажи?
— Наличными я не мог бы дать и двадцати долларов. Но я скажу вам, что тут можно сделать. Я могу производить эти игрушки и продавать их, а вам буду платить пять центов со штуки.
Вашингтон вздохнул. Еще одна мечта рассыпалась в прах: денег тут особых ожидать не приходилось. А потому он сказал:
— Идет, берите за эту цену. Только давайте составим соответствующий документ.
Получив нужную бумагу, он двинулся в обратный путь и тотчас выбросил из головы все мысли об игрушке; а выбросил он их потому, что хотел как следует продумать, в какое дело выгоднее всего поместить свою половину вознаграждения, в том случае если им с полковником не удастся договориться о создании предприятия, равно приемлемого для обоих.
Не успел он вернуться домой, как пришел и Селлерс, сокрушенный горем и светящийся буйной радостью, — оба эти чувства проявлялись им с равной силой, то одновременно, то порознь. Горько всхлипывая, он бросился на шею к Хокинсу.
— О, рыдай со мною, друг мой, рыдай! — воскликнул он. — Оплакивай мой несчастный род! Смерть сразила моего последнего родственника, и я теперь — граф Россмор, можешь меня поздравить!
Тут он обернулся к жене, которая вошла посредине его тирады, обнял ее и сказал:
— Постарайтесь перенести наше горе, миледи, ради меня! Это должно было случиться, небеса так распорядились.
Но миссис Селлерс отлично перенесла скорбную весть.
— Не такая уж это большая потеря, — сказала она. — Саймон Лезерс был безобидным дурачком, никчемным и жалким, а его братец и вовсе гроша ломаного не стоил.
Тем временем законный наследник графского титула продолжал:
— Я слишком потрясен постигшим меня горем и в то же время радостью и не могу сейчас думать о делах, а потому я попрошу нашего доброго друга, при сем присутствующего, сообщить эту весть по телеграфу или по почте леди Гвендолен и наставить ее, как…
— Что это еще за леди Гвендолен?
— Наша бедная дочь, которая, увы…
— Салли Селлерс? Малберри Селлерс, да в своем ли ты уме?
— Вот что: прошу не забывать, кто мы теперь! Помните о своем достоинстве и считайтесь, пожалуйста, с моим. И было бы самым правильным, леди Россмор, не упоминать больше моей фамилии.
— Господи помилуй! Да как же я теперь должна называть тебя?
— Наедине вы еще можете, пожалуй, называть меня ласкательно и уменьшительно, но при посторонних ваше сиятельство должно величать меня в глаза — «милордом» или «вашим сиятельством», а за глаза — «Россмором», или «графом», или «его сиятельством», и…