Том 7. Приключения Таси
Шрифт:
Тася упала на мягкий дерн, устилавший пол беседки, и залилась горькими слезами. Она считала себя несчастной жертвой, обиженной всеми, совершенно забыв о том, как постоянно мучила и обижала других.
Наплакавшись вволю, она подняла голову и вдруг увидела высокого, худощавого господина в модном пальто и шляпе, опиравшегося на трость с дорогим набалдашником.
— Здравствуйте, милая барышня! — произнес незнакомец с любезной улыбкой.
— Зачем вы здесь и что вам надо? — грубо спросила девочка.
— О, мне надо весьма немного! — так же любезно и ничуть не обижаясь,
— Надеюсь, вы не ошиблись: Тася — это я! — передразнила его девочка.
Ее уже начинало забавлять новое знакомство. Тася быстро окинула бойким взглядом фигуру незнакомца и спросила, едва удерживаясь от смеха:
— Отчего вы такой худой? Можно подумать, что вы привыкли обедать только по воскресеньям.
Высокий господин рассмеялся. Он хохотал так громко и притом так сгибал свое сухое, длинное, как жердь, тело, что Тася начинала опасаться, как бы он не переломился пополам.
Наконец незнакомец отсмеялся и снова заговорил:
— Итак, вас зовут Тасей, а меня — Орликом. Господин Орлик — содержатель пансиона для благородных девиц. Моя кузина Marie писала мне по приказанию вашей мамаши, чтобы я приехал за вами и увез в мой пансион.
— Как? Что такое? Тася была изумлена.
— Меня в пансион? Меня? Но вы ошиблись! Уверяю вас, вы не туда попали, — произнесла Тася дрожащим голосом, — уверяю вас!
— О, нет, милая барышня! Я не ошибся! Я уже успел побывать в доме, повидать вашу мамашу и кузину Marie, и они указали мне, где я могу найти вас, чтобы познакомиться с вами.
— Так вот оно что! — Тася вдруг залилась слезами.
В отчаянии она кинулась на пол, била ногами и руками о землю и кричала отчаянно на весь сад:
— Не хочу в пансион! Не хочу! Не хочу! Не хочу! Гадкий пансион! Гадкий! Гадкий! Гадкий! Я умру там, непременно умру от тоски и горя. Мамаша, милая мамаша, не отдавайте в пансион Тасю! Гадкий, мерзкий пансион! Я его ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!
Господин Орлик с терпением выслушал все эти стоны и крики и спокойно смотрел на бившуюся в припадке капризного отчаяния маленькую девочку. Видя, что никто не спешит из дома на ее вопли, Тася стала успокаиваться мало-помалу и вскоре окончательно притихла. Изредка всхлипывая и вздыхая, она уставилась на господина Орлика злыми, враждебными глазами.
— Ну вот и отлично. Покричали — и довольно. Пользы от криков мало! — спокойно произнес директор пансиона. — А теперь, как подобает умной барышне, собирайтесь-ка в путь-дорогу, так как нам сегодня же надо выехать.
— Я не поеду! — упрямо заявила Тася.
— Ну этого быть не может, — так же спокойно возразил директор, — не было еще случая, чтобы господин Орлик исполнял то, что желают маленькие барышни; всегда маленькие барышни делают то, чего пожелает господин Орлик.
И глаза его при этом смотрели с такой решительностью на Тасю, что она не могла сомневаться в истине его слов.
— Да неужели же мама хочет, чтобы я уехала? — с тоскою воскликнула девочка.
— Ваша мамаша желает одного, чтобы вы исправились и стали милой, послушной барышней, а дома ваше исправление немыслимо. Вы не желаете никому повиноваться, как мне писала моя кузина Marie.
— Ваша Marie — лгунья! Я ее ненавижу, — сказала запальчиво Тася, — а если так, если они хотят от меня избавиться, то я не хочу оставаться с ними больше. Увезите меня, господин Орлик, увезите!
И она решительно зашагала к дому. На террасе ее встретила мама.
— Ты уже знаешь про свой отъезд, — сказала она, строго глядя на Тасю. — После обеда вы едете. Няня собирает твои вещи. Если желаешь проститься с Леночкой, можешь пойти к ней. Она теперь не спит.
— Я не хочу ни с кем прощаться, — ответила Тася.
— Тем хуже для тебя, — сказала мама и попросила нянюшку поторопиться с обедом.
Обед прошел скучно. Один только господин Орлик оживлял его своими рассказами о пансионе, удивляя всех присутствующих необычайно большим аппетитом.
Тася не прикасалась ни к чему. Она сидела надутая и недовольная всеми.
"Не хотят меня — и не надо. И уеду, и уеду, и уеду!" — мысленно твердила девочка.
К концу обеда к крыльцу подали лошадей. Господин Орлик поблагодарил хозяйку и сказал, что пора ехать.
Няня принесла шляпу и пальто Тасе.
— Христос с тобой, деточка! Поживешь среди чужих-то, так и свое дороже покажется, — сказала она, крестя свою питомицу дрожащей старческой рукою. — Мамашу, смотри, радуй ученьем да поведеньем хорошим, да и меня, старуху, заодно!
Тася равнодушно подставила щеку няне и, кивнув мимоходом Марии Васильевне и Павлику, подошла к матери.
— Прощай, — произнесла мама, и Тасе показалось на миг, что она слышит прежние мягкие и ласковые нотки в голосе матери, — прощай, моя девочка, — сказала Нина Владимировна, — старайся вести себя хорошо и прилежно учиться. Надеюсь, последний твой поступок послужит тебе хорошим уроком, и ты научишься, вдали от нас, быть послушным и милым ребенком, научишься ценить нас всех. Помни, я буду знать твой каждый шаг и лишь только увижу, что ты стала чуточку лучше, возьму тебя снова домой. Не думай, что я разлюбила тебя, Тася, нет! Я знаю, что тебя может исправить только строгое воспитание, и с болью в сердце поступаю так…
Голос мамы дрогнул. Она сняла с груди маленький эмалевый крестик и, перекрестив им Тасю, надела его на шею девочки. Потом крепко обняла ее и поцеловала.
Но Тасю не смягчила ласка матери. Она по-прежнему считала себя правой и незаслуженно обиженной всеми. На прощальные слова m-lle Marie она умышленно не обратила внимания и поспешила сбежать с крыльца и усесться в коляску.
— Тася! Милая Тася! — послышался позади нее слабый голосок.
Девочка живо обернулась и увидела больную Леночку на руках няни, поддерживаемую Павликом. Лицо больной было бледно, худенькие ручки висели, как плети.