Том 7. Произведения 1856-1869 гг.

Толстой Лев Николаевич

— Ну что, Федюха, или деньжонокъ попросить хочешь? — сказалъ рыжій рядчикъ, когда Лизунъ, помолясь Богу, подошелъ къ столу и положилъ на него шляпу. Рядчикъ былъ въ хорошемъ дух, и ему не хотлось отпустить лучшаго работника. Онъ сидлъ за столомъ въ переднемъ углу и, снявъ об руки съ стола, запустилъ большіе персты за кушакъ, чтобы не мшать хозяйк, собиравшей ему самоваръ и соскребавшей ножемъ передъ нимъ. Онъ думалъ себ: «Малый молодой — пошалилъ. Ну, побранилъ, да и будетъ. А такого плотника не скоро найдешь». Но Лизунъ сейчасъ смтилъ, что можно понатянуть хозяина. Онъ, не глядя въ глава хозяину, взялся за кушакъ, повертлъ его на тл. —

— Что слдуетъ отдай, Кузьма Кирилычъ, съ Миколы 5 не- дль и 6 дёнъ.

— Вотъ вы все такъ

то, — сказалъ Кирилычъ, — чмъ бытеб соблюсти хозяйское дло, чтобы прибавку получить, а вы какъ бы похуже; вдь обидно, — прибавилъ онъ, обращаясь къ Ермилу. Онъ все еще хотлъ умаслить Лизуна.

— Дло хозяйское, — отвчалъ Лизунъ. — Худо, такъ не надо. А на мой разумъ, лучше нельзя, какъ я работалъ. Какъ еще теб работать? Ужъ я ли не мастеръ, я ли не старался, какъ для себя, такъ и для хозяина, такъ и ребятамъ говорилъ. Какъ работа спорится, такъ и работникамъ и хозяину весело.

— Извстно, коли хозяину барышей не будетъ, то и работникамъ платить нечмъ. — То-то глупъ ты бываешь!

— Нтъ, братъ, я не глупъ, а я такъ уменъ, такъ уменъ, что поищешь.

— Мягко стелешь, жестко спать. Намеднись отъхалъ по дльцу въ городъ, безъ себя этому молодцу приказалъ, — говорилъ рядчикъ, обращаясь къ Ермилу, — такъ вришь ли, въ цлый день только и добра издлали, чтобы два дуба перерзали, — я ихъ на сваи готовилъ, а они на перемета разрзали.

Еще двое ребятъ плотниковъ вошли въ избу, помолились образамъ, и сли на лавку подъ полати, дожидаясь своей очереди. Ермилъ всталъ и вышелъ. — «Считайтесь, считайтесь, а я ребятъ провдаю, съ пахоты не пріхали-ль». —

— Молись Богу за 40, — сказалъ рядчикъ, останавливая его и подставляя руку. Лизунъ подмигнулъ. — «Видно будетъ, завтра праздникъ», — сказалъ Ермилъ и вышелъ. —

— Такъ-то, — сказалъ рядчикъ, разглаживая полотенцо, которое постелила хозяйка. Лизунъ при ребятахъ сталъ говорить иначе. —

— Вотъ что, Кузьма Кирилычъ, твое дло, извстно, хозяйское, а того ты не подумалъ, что съ меня спрашиваешь, а жалованье мн наравн съ другими платишь. Разв меня съ Мишкой али Петрухой сравнять? Онъ плотникъ, и я плотникъ. А ему не прикажешь смотрть. Что онъ день проработаетъ, то я до завтрака сдлаю. — Платить хочешь по 7 гривенъ на день, а тоже спрашивать хочешь. Давай 10 цлковыхъ на мсяцъ, я теб одинъ всю работу издлаю, — какъ скажешь, такъ и сдлаю. Хошь въ мсяцъ разъ[72] назжай — ничего не испорчу. Такъ то. Давай 10 цлковыхъ, а по той цн я жить не стану.

[73]Рядчикъ просилъ Лизуна остаться по дешевле, хотлъ его словами закидать, но Лизунъ его закидалъ еще ловчее. Рядчикъ сердился, и Лизунъ сердился еще больше. Рядчикъ ругнулъ его разъ (сукинымъ сыномъ), Лизунъ тотчасъ же отвчалъ: «самъ съшь». — Наконецъ стали считаться. Хозяйка принесла счеты, но Лизунъ уже въ голов разсчелъ все по днямъ,и все было такъ точно врно. Только споръ былъ о томъ, что рядчикъ хотлъ за прогулъ вычесть два дня. — «Э! братъ, Кирилычъ, — говорилъ Лизунъ,—[74] грхъ теб будетъ, нашего брата обидть можно. — Не для заду, а для переду, придется еще поработаю у тебя». — Рядчикъ согласился, но Лизунъ еще просилъ[75] на водку. «Сослужу еще службу и Лизуну спасибо скажешь, ужъ двугривенничекъ прикинь, Кирилычь. Право. Ну! ребятамъ на меня глядючи веселй у тебя жить будетъ». — Кирилычь на двугривенный не согласился, но такъ какъ всхъ денегъ слдовало 16 р. 70 к., то 30 к. онъ далъ на водку для ровнаго счета. И это онъ сдлалъ отъ того, что Лизунъ такъ его окрутилъ словами, что при ребятахъ ему хотлось показать, что онъ разсчитываетъ безъ прижимки. — «Давай деньги». — У Кирилыча была только 50 р. бумажка. Онъ поврилъ ее Лизуну, и тотъ, завязавъ ее въ уголъ платка и положивъ платокъ въ шляпу, пошелъ въ кабакъ размнять. —

— Что топоромъ, что языкомъ, куды ловокъ малый, — сказалъ рядчикъ хозяину, когда Лизунъ ушелъ. Другіе ребята тоже стали считаться. Они не были такъ ловки, и съ ними хозяинъ совсмъ иначе обратился;

однаго онъ вовсе обсчиталъ на три двугривенныхъ, а другому вовсе не далъ денегъ. Хоть у него зажитыхъ было 25 рублей и нужда была крайняя. —

* 4.

Какъ скотина изъ улицы разбрелась по дворамъ и размстилась по клетямъ, каждая штука въ свое мсто, такъ и народъ съ разныхъ сторонъ, кто съ пашни, кто съ моста (тамъ плотники работали), кто съ поля, кто изъ деннаго, разобрался каждый въ свое мсто. —

Молодой мужикъ плотникъ (у него на кушак за спиной вмст былъ связанъ армякъ, полусажень и топоръ) подошелъ къ угловому дому, отъ проулка, и спросилъ хозяина.

— Ермилъ Антонычъ или не бывалъ еще?

— Еще съ утра въ Заску на покосъ съ ребятами похалъ, скоро прідутъ, я чай. — Ты чей, родной? Кажись, Ясенской? — спросила старуха. Она была вдова, сестра хозяина.

— Мы плотники съ моста, — отвчалъ плотникъ. — Бабы на барщин что ль?

— Слышь, играютъ, — сказала старуха.

Хороводъ[76] съ пснями приближался по дорог, за оврагомъ краснлась толпа бабъ и двокъ. Плотникъ пошелъ за уголъ.

Изъ подъ горы поднимался мужикъ съ поля. Онъ сидлъ бокомъ на лошади запряженной въ сох, жеребенокъ стригунъ бжалъ сзади. Мужикъ этотъ [былъ] Гараська, старшій сынъ старика Капыла. Герасимъ[77] съ утра выхалъ въ поле, на дальнюю пашню. У нихъ тамъ три осьминника было незапаханныхъ, и отецъ веллъ ему ихъ запахать до вечера, а коли тяжело кобыл будетъ, такъ хуть 2. Герасимъ выхалъ рано; пашня была на запад съ сырцой; сошники онъ переладилъ и поперилъ дома и къ вечеру запахалъ вс три. — Кто самъ не пахалъ, тотъ не знаетъ, какъ тло легко и душа весела, когда отъ зари до зари, одинъ, борозда за бороздой, подвигался на пашн, и работа спорилась, и дошелъ до другаго края, и борозда скосилась на уголъ, и уголокъ вывертлъ и подвязалъ сволока, подстелилъ подъ жопу армякъ и вовремя похалъ къ дому, по пыли дороги бороздя за собой дв черты сволоками, и по дорог домой со всхъ сторонъ попадаются мужики и бабы,[78] и со всми весело шутится, какъ знаешь, что дло сдлано, на пашню ворочаться уже незачмъ до Ильина дни.

[79]Герасимъ побалтывалъ ногой, обутой новымъ лаптемъ, по оглобл и плъ псню. Завидвъ хороводъ бабъ, онъ почесалъ голову, замолчалъ и усмхнулся. Хоть и женатъ быль Герасимъ, а любилъ бабъ молодыхъ. Увидавъ плотника, Герасимъ скинулъ поджатую ногу съ спины лошади и соскочилъ. — «A! Лизунъ! <чортъ тебя возьми, что рано съ работы сошелъ, аль домой> курвинъ сынъ, аль разсчетъ взялъ, косушку поставить хочешь!» — Герасимъ засмялся и треснулъ Лизуна по спин кнутовищемъ, — «то-то бы выпили, <умаялся цлый день пахамши> съ работы-то».

** 5.

Это было въ суботу въ самыя Петровки. Уборка сна была такая, что старики не запомнятъ. Не сно, а чай въ стога клали. Крестьянскіе луга почти вс были убраны, оставался одинъ Кочакъ. Не больше какъ на день міру косьбы. Господскіе луга тоже больше половины уже подкошены были. Дни стояли такіе красные, жаркіе, — чт`o съ утра по рос подкосятъ, къ вечеру въ валы греби, а на другой день хоть въ стога кидай, и на неб ни тучки. А все народъ, сколько могъ, торопился за погоду убираться. И прикащикъ[80] очень хлопоталъ барское убирать, съ утра до ночи съ бабами, красный сталъ, потъ градомъ катится, рубаха разстегнута, все кричитъ, все съ палкой около бабъ ходитъ, съ тла спаль. Хоть не свое, а хозяйственное дло, какъ возьмешься за него, такъ не заснешь покойно, покуда не кончишь. — Не ты дло длаешь, a дло тебя за собой тянетъ. Богъ же далъ въ это лто, что было что косить, и грести, и возить. На тягло возовъ по 6 убрали, да еще въ Кочак такая трава стояла, что на низу не пролзешь. Кром покосовъ, тутъ же и пахота подоспла, а пахота крпка была, такъ что кто за погодой не усплъ, такъ сошники ломали и лошадей надсаживали на пашн.[81]