Том 8. Вечный муж. Подросток
Шрифт:
С записи, датированной 8 сентября, в разработке сюжета происходят существенные изменения — намечается сюжетный каркас, во многом соответствующий окончательному тексту. Подросток, Лиза (уже не „хищный тип“, а „ангельский“), 8-летний болезненный мальчик делаются незаконными детьми ЕГО. Мачеха становится их матерью (см. также: XII, 6, 368). Она олицетворяет „русский тип (огромный характер)“. ЕМУ 50 лет. ОН женится на молодой родственнице Старого Князя (по другим планам — собирается жениться). Одновременно у НЕГО любовь-ненависть к Княгине, дочери Старого Князя (ей 26 лет). У Лизы роман с Молодым Князем. В отличие от основного текста в финале романа несколько смертей: умирают мать, Лиза, маленький мальчик, по ряду вариантов — Молодой Князь. ОН сходит с ума (по другому плану — вешается в монастыре). Кардинальные изменения в сюжете романа связаны с появлением нового действующего лица — странника Макара Иванова. Макар — „христианин православный, высшая противоположность ЕМУ“ (XVI, 247), символ „исконной народной правды“. Он- „муж на подставу“, мать Подростка — жена его. Макар неожиданно „является“ в Петербург и умирает в случайном семействе Версилова. Большая часть пространной записи от 8 сентября представляет собою короткие и бессистемно расположенные высказывания странника Макара, перемежающиеся ветхозаветными, евангельскими и апокрифическими сюжетами. Часть из них Макаром толкуется. Здесь же — обрывочные диалоги Макара с НИМ (о назначении России), Подростком (о неизбежности роста чувства вины на пути совершенствования), Лизой (о всепрощении). Истина Макара — в проповеди равенства
В главе „Дневника писателя“ за 1873 г. „Одна из современных фальшей“, имеющей столь большое значение для становления замысла романа (см. выше, с. 722), Достоевский писал о том, что трудности на пути познания „добра“ и „зла“, „возврата к народному корню, к узнанию русской души, к признанию духа народного“ — не одинаковы для всех. Сложнее они для тех представителей русских семейств, в которых разрыв с народом „преемствен и наследствен еще с отцов и дедов“. Сделав Подростка сыном дворянина и крестьянки и навсегда связав семейство Версилова с Макаром, Достоевский в известной мере „облегчает“ герою познание того, „что добро“ и „что зло“.
Вскоре после введения в сюжет Макара в подготовительных материалах появляется следующий набросок, концентрирующий всю основную проблематику романа: „В романе все элементы. Цивилизованный и отчаянный, бездеятельный и скептический, высшей интеллигенции — ОН. Древняя святая Русь — Макаровы. Святое, хорошее в новой Руси — тетки. Захудалый род-М<олодой> К<нязь> (скептик и проч.). Высшее общество — смешной и отвлеченно-идеальный типы. Молод<ое> поколение — Подросток, лишь с инстинктом, ничего не знающий. Васин — безвыходно-идеальный. Ламберт — мясо, материя, ужас — проч.“ (XVI, 128). Основной литературный источник, на который ориентировался Достоевский при работе над образом Макара, — некрасовский „Влас“, самый же характер ориентации освещен А. С. Долининым и В. А. Тунимановым. [238] Последний проанализировал также биографические воспоминания писателя, которые вбирает в себя личность народного странника в „Подростке“ (стародубовский старовер из „Записок из Мертвого дома“, мужик Марей, поразивший детское воображение Достоевского). В подготовительных материалах Достоевский говорит о связи образа Макара с толстовским Платоном Каратаевым. В „Дневнике писателя“ за 1877 г. проблематика, воплощаемая в образе Макара, ощутимым образом сказывается в интерпретации Достоевским личности Левина в „Анне Карениной“ и его отношении к народу. Отмечалась не раз тесная духовная связь Макара с Тихоном („Бесы“) и Зосимой, в ранних черновых набросках именуемым тоже Макаром („Братья Карамазовы“). [239]
238
См.: Долинин А. С.Последние романы Достоевского. С. 126–133; Туниманов В. А.Достоевский и Некрасов // Достоевский и его время. Л., 1971. С. 33–66.
239
См., например: Плетнев Р.Сердцем мудрые. (О старцах у Достоевского) //О Достоевском: Сб. статей. Прага, 1929. Сб. 1. С. 73–92; Зандер Л. А.Тайна добра (Проблема добра в творчестве Достоевского). Париж, 1960.
Макар воплощает в себе, по замыслу Достоевского, лучшие, исторически сложившиеся черты русского народа. И „как народ, — замечает Достоевский в подготовительных материалах, — принадлежит к дворянству“ (XVI, 433). Не случайно писатель наделяет его княжеской фамилией — Долгорукий. Версилов, специально останавливаясь на „генеалогии“ Макара, говорит Подростку: „Заметь, что Макар Иванович до сих пор всего больше интересуется событиями из господской и высшей жизни“ (с. 516). В рассуждениях молодого Сокольского в подготовительных материалах есть существенный момент, не отраженный в основном тексте. Сознавая собственное „разложение“, он „поражается“ личностью Макара, говорит о необходимости начинать изменения с себя и добавляет: „Тогда я настоящим князем буду“(XVI, 242; курсив наш. — Г.Г.).Древняя княжеская фамилия — Сокольский — отнюдь не вводит его в круг „истинного“, „настоящего“ дворянства, той „тысячи“, о которой столь часто говорит Версилов.
Здесь важно отметить, что на грани 70-х годов появились работы, освещающие историю рода Долгоруких. Этой теме большое внимание уделяет С. М. Соловьев в своей „Истории России с древнейших времен“ (СПб., 1869. Т. 19). [240] В 1870 г. публикуется работа „Судьба князей Долгоруких при императрице Анне“ в журнале „Заря“ (№ 6. С. 152–170; № 7. С. 171–193). Этой публикации предшествовало обширное исследование, изданное под редакцией В. Долгорукого, „Долгорукие, Долгоруковы и Долгорукие-Аргутияские“ (СПб., 1869). Через год после выхода этой книги ее редактор, князь В. А. Долгорукий, оказался на скамье подсудимых, скомпрометировав тем самым историю своего рода. В библиотеке Пушкинского Дома сохранился экземпляр указанной книги со следующей автографической надписью князя А. Б. Лобанова-Ростовского, адресованной владельцу работы о роде Долгоруких: „Краткая биография автора купленной тобою книги: Князь Всеволод Алексеевич Долгорукий, 23 лет (сын № 195), решением СПбургского окружного суда, состоявшимся 27 февраля 1870 г., за участие в мошенничестве на сумму менее 300 р. приговорен к лишению всех особенных лично и по состоянию присвоенных ему прав и преимуществ и к заключению в тюрьме на полтора месяца; на приговор этот 29 октября того же года последовало высочайшее разрешение по окончанию тюремного содержания Долгорукого выслать из столицы для приписки к какому-нибудь мещанскому обществу в одной из внутренних губерний". Датирован автограф январем 1871 г. Отчетов об этом процессе в петербургских газетах обнаружить не удалось. Но сам факт пребывания на скамье подсудимых за мелкое мошенничество потомка древнейшего княжеского рода Долгоруких должен был стать предметом широкой устной гласности. Мог быть он известен и Достоевскому. Во всяком случае история князя В. А. Долгорукого подтверждает характерность тех симптомов „разложения“ в среде дворянства, о которых свидетельствует Достоевский образом молодого Сокольского. Симптоматично и то, что именно княжеской фамилией — Долгорукий, скомпрометированной одним из ее реальных носителей, наделяется в романе герой, олицетворяющий все лучшее в русском народе.
240
В 60-70-х годах Достоевский с большим вниманием читал работы С. М. Соловьева. В библиотеке Достоевского имелась книга Соловьева „История России с древнейших времен“ (2-е изд. М., 1854. Т. 1.). Неоднократны упоминания об „Истории“ Соловьева в черновиках к „Бесам“ и „Подростку“. В „Идиоте“ Рогожин читает его „Историю России“. Эту книгу Соловьева Достоевский рекомендует для чтения юношеству (см.: Гроссман Л. П.Библиотека Достоевского. С. 151).
Так же, как и Версилов, Макар — странник, высший „бродяга“, но в отличие от Версилова, оторванного
241
Как установлено Е. И. Семеновым, термин „благообразие“ восходит к „Войне и миру“ Л. Н. Толстого, но переосмыслен в „Подростке“: понятие „благообразие“ „заключает в себе утопию нравственной гармонии, но не может указать Подростку пути практического преобразования мира“ (см.: Семенов Е. И.Роман Ф. М. Достоевского „Подросток“: Проблематика и жанр. Автореф. дис. канд. филол. наук. Л., 1973. С. 11.
242
См.: Туниманов В. А.Достоевский и Некрасов. С. 54.
Сюжетные изменения, зафиксированные в подготовительных материалах после появления Макара, представляются Достоевскому столь существенными, что он считает необходимым соотнести замысел романа на этой стадии с романом „прежним“(XVI, 121) и составляет план всего романа „событие за событием“. В последующей работе большое внимание уделяется разработке отношений между Версиловым и Макаром (почти всегда при этом Подросток выступает заинтересованным наблюдателем). Важное место занимает и выяснение характера восприятия идей Макара Подростком. „Случайное семейство“ уже давно тесно связало Версилова с Макаром. Версилов и дорожит этой связью, и тяготится ею. Как носитель высшей русской культурной мысли, сознающий свою оторванность от „почвы“, от вековых русских традиций, он стремится прорваться к ним. Черновые наброски психологического состояния Версилова в день смерти Макара содержат неоднократные свидетельства его признания правоты идей Макара: „Макар прав в своей идее“ (XVI, 352); „Он… «Воскрес Версилов!» Благообразие. Рассказывает о милостыне. Макар прав в своей идее“ (XVI, 358). Но эти записи вклиниваются в разрабатываемые параллельно сцены „рубки образов“ и свидания с Княгиней, которые со всей очевидностью свидетельствуют об обреченности героя на трагическое одиночество. Версилов способен лишь на „подвиг гордости“. В этом подвиге „фальшь идеалиста“, „ходули, натянутость“, „безобразие“ (XVI, 355–356). „Подвиг смирения“ — за пределами его возможностей.
В окончательном тексте романа Подросток, потрясенный обликом и рассказами Макара, говорит: „Я за ними не пойду, я не знаю, куда я пойду, я с вами пойду“. Но тут же Аркадий-повествователь добавляет: „Конечно, я и тогда твердо знал, что не пойду странствовать с Макаром Ивановичем и что сам не знаю, в чем состоит это новое стремление, меня захватившее“ (с. 490). В подготовительных материалах соотнесение Подростком собственной идеи с идеей Макара продолжается вплоть до начала работы над связным черновым автографом третьей части романа. Появление Макара обусловливает неожиданное „прозрение“ Аркадия. В уже привычных ему людях (как и в самом себе) он вдруг видит „ряженых“. „Тут были все элементы общества,и мне казалось, что мы, как ряженые,все не понимаем друг друга, а между тем говорим на одном языке, в одном государстве и все даже одной семьи“ (XVI, 129–130; курсив наш. — Г.Г.).Термин „ряженый“ как олицетворение неподлинной человеческой сущности используется Достоевским в одноименной главе „Дневника писателя“ за 1873 г. Стремление прорваться к реальности, к истинному смыслу лиц и событий определяет и все метания Подростка по приезде в Петербург. В подготовительных материалах он постоянно задает себе вопросы: „Что этот день мне дал?“ (XVI, 213); „Где начало и конец Версилова?“ (XVI, 209) и т. п. Разрушением „легенды“ об отце и открытием действительности (насколько это возможно) является вся вторая половина романа.
Одновременно с введением понятия „ряженый“ в сознание Аркадия с героем связывается тема „мечтательства“. Впервые в подготовительных материалах к „Подростку“ эта тема появилась в период отхода ЕГО от „хищного типа“ и тогда же была соотнесена с НИМ. В характеристику Аркадия, сделанную сразу после появления Макара, включается текст: „ПОДРОСТОК ДИЧАЕТ И МРАЧНЕЕТ БОЛЕЕ И БОЛЕЕ“ (XVI, 126). За этим текстом в черновиках следуют зачеркнутые Достоевским два варианта одной и той же фразы: „Мечтатель. Самоубийство“; „Мечтатель. Мысль о самоубийстве“. Двумя страницами ранее в тексте подготовительных материалов сохраняется помета: „Подросток думает о самоубийстве“ (XVI, 125). В 20-х числах сентября и в октябрьских записях тема мечтательства возникает вновь: „…я без мечтательности не мог и дня прожить, да и не понимаю, как можно прожить без нее каждому человеку. Наверное, все люди мечтают. И кто думает, что она делу вредит, тот дела не знает“ (XVI, 152). Несколько позднее: „…верен своему главному характеру мечтательности“ (XVI, 195). Это — очевидная защита мечтательности в диалоге Подростка с Васиным. В черновом наброске собрания дергачевцев Подростку возражают: „…вы теоретики и свою идею в дело не прилагаете, а только мечтаете. Ну-с, а мы люди дела“ (XVI, 208). Выше уже отмечалось противопоставление Достоевским пассивности носителей „великой идеи“ активности нигилистов. Теперь, сделав мечтательность доминантной чертой личности Подростка, Достоевский обнажает ее „парализующий“ характер: „Мечты, книги, сад, луч, жизнь, мечтательность всё съела“ (XVI, 187). Мечтательность мешает Аркадию сбросить с других покров „ряжености“. Он не только понимает это, но и связывает истоки мечтательности, „парализующей“ волю, с отцом, носителем „великой идеи“: „Если я мечтаю, мечтатель, то кто меня таким сделал. Это ОН меня таким сделал“ (XVI, 212). И почти к этому же времени относится помета Достоевского: „…сократить о мечтательности“ (XVI, 179). Мечтательность в Подростке остается, но перестает быть чертой доминантной. А вместо неоднократно зафиксированных мыслей о самоубийстве Подростка в подготовительные материалы сразу вторгается мотив противоположный — активное желание прожить „три жизни“ (XVI, 191). Мотив этот проводится и через весь окончательный текст.
Мысль о самоубийстве Подростка лишь мелькает как возможный вариант сюжетного поворота. Устраняя ее, Достоевский сосредоточивает внимание на восприятии Подростком истин, излагаемых Макаром. Существенна запись: „Поражающее впечатление, но не уничтожающее идею“. Значительно позднее, уже в подготовительных набросках к третьей части романа, Достоевский повторяет: „…воспоминание о Макаре, колоссальная роль“ (XVI, 353). Автор подчеркивает также, что поступки Аркадия в третьей части романа определяются двумя полярными мотивами: идеей самосовершенствования и жаждой прославиться, чтобы „отомстить за позор“. Перед Аркадием встает проблема выбора: „Мысль идти паломником, страдать от всех, и любить всех, или мрак идеи“ (XVI, 343). Рассматривается как возможный вариант „борьба“ Подростка с идеями Макара и Версилова: „…несмотря на Макара и Версилова, возбуждается мрачное чувство. <…> идея мести и ревности и борьба с идеями Макара и Версилова“ (XVI, 340, 341).