Том 9. Три страны света
Шрифт:
— Уж кутить, так кутить! — величаво заметил видный мужчина.
— И надо правду сказать, — продолжал курчавый старичок, — кутить он кутит, да и дела не забывает. И бог знает, когда у него хватает на все времени! Человек светский, общество любит; утром — на завтраке; там, глядишь, обед дома, и за обедом гостей тьма; там в театре… как же?.. нельзя и не повеселиться… мы ведь не хуже других. Денег, слава богу, довольно… надо свое сословие поддержать! хе, хе, хе!.. а оттуда частенько к цыганам, к Матрене Кондратьевне…
— Дело житейское, — с гордостью отвечал видный мужчина.
— Думаешь, дело ждет… интерес упущен!.. Не тут-то было! и дело идет своим чередом, товар принят, почта отправлена, счета поверены… а все он же, Василий Матвеич!.. все он! без него в магазине ничего не делается!
И тут курчавый старичок лукаво посмотрел в правый угол, где молчаливо сидел человек с угреватым лицом, худо одетый, худо выбритый и худо причесанный. При взгляде старика по толстым потрескавшимся губам его пробежала злая, радостная улыбка, и он незаметно кивнул головой.
— Не понимаю, просто не понимаю такой деятельности, — продолжал курчавый старичок. — Да научите меня, Василий Матвеич, вашему секрету! я вот едва умею справиться с моим маленьким хозяйством.
— Очень просто, — глубокомысленно отвечал видный мужчина, — строжайший порядок… ежеминутная отчетность, исполнительность?.. аккуратность… все по часам… строгость… ночи не спишь за делами…
— Я так и думал! — воскликнул курчавый старичок и опять лукаво взглянул в правый угол и получил в ответ ту же ядовитую, радостную улыбку. — Вот после того и судите о людях по наружности! А ведь другой, посмотревши на жизнь Василия Матвеича, как он то в театре, то у цыган, то на попойке, то у себя банкет задает, подумает сдуру, что он — извините, почтеннейший Василий Матвеич, — пустейший и ленивейший человек, за которого все делает какой-нибудь приказчик.
Курчавый старичок переглянулся с дурно причесанным господином.
— …и которому, — заключил он любезнейшим и добродушнейшим голосом, — не миновать банкротства! ха, ха, ха! не правда ли, господа?
Курчавый старичок залился своим звонким смехом и светлым, добродушным взглядом обвел все собрание.
Никто, казалось, не заметил, что смех его отзывался зловещей иронией, и все добродушно смеялись вместе с ним, и всех громче и добродушнее смеялся сам видный мужчина!
Худо выбритый гоподин тоже смеялся в своем углу.
— Выпьем же, господа, — воскликнул Борис Антоныч, — за здоровье почтеннейшего и деятельнейшего Василия Матвеича.
— Выпьем! выпьем!
— Вина! — закричал восторженно видный мужчина.
Принесли вино, хоть и в прежних бутылках было еще довольно; пробка хлопнула, и видный мужчина начал наливать.
— А Харитону-то Сидорычу, — заметил Борис Антоныч, указывая на дурно выбритого господина, — помощнику-то
Старик опять засмеялся и лукаво щурился то на видного мужчину, то на его помощника.
— Нальем и Харитону Сидорычу, — отвечал видный мужчина, терпеливо выжидая с нагнутой бытылкой, пока осядет пена в стакане старичка. — Харитон Сидорыч! — продолжал он, дополнив стакан, совсем другим тоном: — что вы там, заснули, что ли? рыбу удите?
— Чего изволите? — подобострастно сказал худо причесанный господин, почтительно вставая.
— Приросли, что ли, к месту-то, батюшка? мне гостей помнить или вас? Могли бы и сами подойти… я вина не жалею… давайте стакан.
Харитон Сидорыч подошел со стаканом, и, когда видный мужчина наполнил его, он молча возвратился на прежнее место.
— Уф, руку отморозил! — сказал видный мужчина, ставя на стол порожнюю бутылку.
— Здоровье Василия Матвеича!
Все взяли стаканы и встали. Встал и курчавый старичок, но он почти не сделался выше.
— Скажи, пожалуйста, — обратилась удивленная Полинька к своей приятельнице, — тут есть какой-то маленький старичок. Что он, без ног, что ли?
— Нет, он уродец, горбун.
— А кто он такой?
— Да в компании с моим мужем. Вот он-то и дает деньги…
— А какой странный, сколько ему лет?
— Говорят, уж пятьдесят с лишком.
— А лицо, точно как у ребенка; волосы почти все черные! А глаза-то, глаза…
— У него отличные глаза, — заметила Надежда Сергеевна.
— Да, большие, черные, только как противно их прищуривает! А брови как нахмурит вдруг, так даже страшно делается… Он, должно быть, презлой…
— Муж уверяет, что он прекрасный человек… — Он так хвалит твоего мужа…
— Муж говорит, что он даже бедным помогает.
Вдруг занавеска с шумом распахнулась: вошел видный мужчина. Его глаза так блестели, щеки были так красны, а телодвижения так размашисты, что Надежда Сергеевна испугалась и побледнела.
— Что нужно? — быстро спросила она.
— Пуншу! — отвечал видный мужчина. — Мы пили, пили шампанское… да что толку?.. Только слава, что вино!.. Так уж вы, Надежда Сергеевна, поусердствуйте, а мы всегда с нашей благодарностью.
И он хотел обнять ее. Но она с отвращением уклонилась.
— Полно, пожалуйста; не нежничай! лучше перейдите в другую комнату, а то детей перебудите!
— Дети… а! Петька, вставай!
И видный мужчина шел к кроватке ребенка.
— Тише; ну зачем вы его поднимаете? — сказала Полинька, скрывавшаяся в углу комнаты.
— А, Палагея Ивановна! как поживаете? не угодно ли к нам? — закричал видный мужчина.
Надежда Сергеевна дернула Полиньку за платье и покачала головой.