Томится душенька на зоне
Шрифт:
— Это Никита был. Он мой жених!
— Кого ты лечишь, мара? — хмыкнул офицер. — Женихом твоим он только что стал… Много у тебя таких женихов? Может, и мне можно с тобой поженихаться?
Он вдруг резко схватился рукой за край одеяла и сорвал его с Евгении. Он явно ожидал увидеть ее в чем мать родила, но девушка была в трикотажном костюме, что, конечно же, разочаровало его. Воспользовавшись его замешательством, она перескочила на соседние, незаселенные нары.
— Что ты скачешь, как та коза?.. Да ты и есть коза…
— Я еще раз говорю, это Никита был, мой жених. И он говорил
— Что он мне говорил?
— То, что мы жених и невеста!
— Кто тебе такое сказал?
— Он!
— Мне он сказал другое. Мне он сказал, что не знает тебя. И еще спросил, правда, что ты за блуд села? Я сказал, что правда, но только ты никому не даешь… Он сказал, что на раз-два тебя раскрутит…
— Не мог он такого сказать! — в состоянии, близком к истеричному, возмутилась Евгения.
— Ну как не мог, если сказал! — в упор и маслено глядя на нее, ухмыльнулся лейтенант. — Мы с ним поспорили. Если раскрутит тебя, то подергается на халяву, если нет — я ему лично почки отобью… Но ему повезло, потому что ты шлюхой оказалась…
— Это неправда!.. Он сказал, что заплатил вам…
— Заплатил?! Да у него шаром в кармане покати!
— Вы все врете!
Она не верила паскудному лейтенанту, но в ее голосе уже звучало сомнение. Она хорошо знала Никиту. Может, он и неплохой парень, но в его душе всегда билась авантюрная жилка. Он любил экспериментировать — с уличной толпой, со случайными девушками. И до нее самой добрался, тогда, у себя дома, когда довел ее до точки кипения, чтобы доказать себе, как легко ее совратить…
— Да нет, не вру… Если бы врал, я бы сказал, что Никита тебя проспорил… А ведь я ему предлагал и на тебя поспорить. Если у него выгорит с тобой, то, значит, ты моя…
— Он не мог на меня спорить, — она потрясенно мотнула головой.
— Нет, он на тебя спорил, но не проспорил. То есть, поимел тебя, чем спас свою шкуру. Но сказал, что если я хочу тебя, то сам должен был с тобой договариваться…
— Да он бы тебе морду набил!
Евгения вспомнила, за что Никита попал за решетку. За то, что за нее вступился… Да, он бы не стал расплачиваться ею. Не пошел бы на это. Но ведь он действительно мог договориться с лейтенантом на спор. Без денег, но на спор. Возможно, это была хитрость с его стороны, чтобы пробиться к ней… Но все равно подло… А может, все-таки офицер врет? Но почему же тогда он не соврал ей, что Никита ее проспорил и теперь он может с ней спать?..
— Мне морду набить? — вскинув голову, мерзко ухмыльнулся надсмотрщик. — Да мы б его потом насмерть забуцкали. Он это знает, он жить хочет… Нет, он мне в морду не дал. И права на тебя не дал… Но разрешил подсматривать за вами. Я же видел, как ты одеяло на себя натягивала, а он стягивал, чтобы все было видно…
И это походило на правду. Она помнила, как Никита срывал с нее одеяло…
Евгения уронила голову на грудь, сокрушенно обхватила ее руками. И лейтенант тут же подсел к ней, легонько провел ладонью по спине. Ей стало противно, но почему-то лень было стряхивать с себя его руку.
— Он сказал, что я могу с тобой, если ты захочешь…
— Мне плевать, что он сказал.
— Вот и я думаю, какие права может иметь на тебя этот проходимец… Мне тоже наплевать, разрешает он или нет… Ты же хочешь меня.
— Нет.
— А я хочу… Ты с ним так зажигала, что и мне захотелось…
— У нас и раньше было… У нас любовь… была…
— Не знаю, он не говорил. Он сказал, что все бабы шлюхи. А ты тем более… Сказал, что баб у него валом было. Сказал, что и тебя на раз-два раскрутит, если ты за блуд здесь… Мы же знаем, за что ты здесь. Будь умницей, не зли меня… Ведь мне же обидно, всем даешь, а милицией брезгуешь. А ведь от нас зависит, как тебе дальше жить… Давай так, ты мне, а я завтра тебе кого-нибудь из уголовничков приведу, если ты их так любишь…
— Отстань!
Евгения перебралась на свой топчан. Но лейтенант тут же подсел к ней.
— Извини, я не хотел тебя обидеть…
И снова его рука поползла по ее спине.
— Уйди! — потребовала она.
— Может, я чем-то могу тебе помочь?..
— Чем ты можешь мне помочь?
— За что ты здесь?
— Как будто ты не знаешь…
— Ну, может, тебя оговорили… Ты не бойся меня, можешь по имени обращаться. Меня Саша зовут…
— Да, меня оговорили… Меня изнасиловали сынки богатых родителей. Но меня же и сделали крайней.
— Так бывает… Хочешь, я поговорю со следователем? Скажу, что ты ни в чем не виновата. Мы же коллеги, он мне поверит… И с этими сынками поговорю…
Евгения задумалась. А ведь если Адамом всерьез и с пристрастием займутся представители закона, возможно, он дрогнет и повернет назад. И на следователя перестанет давить. Тогда ее уголовное дело развалится само по себе… Погруженная в раздумья, она не сразу поняла, что лейтенант уже запустил руку под ее олимпийку, его пальцы забрались на самую вершину правой груди…
— Ты что вытворяешь, гад?
Она попыталась пересесть, но лейтенант схватил ее двумя руками за талию, притянул к себе, повалил на топчан.
— Ну, чем я хуже, чем этот молодой козел! — спросил он, стягивая с нее штаны.
— Пусти!
— Молчи, тварь!
Одной рукой он закрыл ей рот, другой продолжил снимать с нее одежду. Но ему не хватило сил и сноровки, чтобы справиться с Евгенией.
Никита считал, что все бабы шлюхи. Но и она теперь точно знала, что все мужики — похотливые козлы. И она больше никогда и никому не позволит втаптывать себя в грязь. Злость и отчаяние вызвали прилив сил. Извернувшись, она пальцами ткнула насильника в глаза, да с такой силой, что он взвыл от боли…
Следователь Рыбин не скрывал своего торжества. Похоже, он и сам осознавал, что слишком уж слабо прижал ее к стенке статьей о развратных действиях. А у него заказ от господ Потаповых; чтобы отработать свои деньги, ему нужно было посадить ее всерьез и надолго. А тут такая удача…
— Да, крепко вы влипли, Евгения Павловна, — мысленно потирая руки, сказал он. — Статья сто восьмая, умышленное телесное повреждение, повлекшее за собой потерю зрения. Лишение свободы на срок до восьми лет. Да, в вашем случае присутствуют отягчающие обстоятельства. Вы причинили телесное повреждение лицу в связи с выполнением им служебного долга…