Томка, дочь детектива
Шрифт:
– Он боялся, что ты его облапошишь. Не знаю, прав ли был. Тебе виднее.
Я направился в прихожую. У двери остановился. Наверно, требовалось еще что-то сказать, но слова закончились. По крайней мере, сейчас их точно не было.
16
Томка надулась. Врала, конечно, потому что так не дуются – едва не лопаясь от смеха. Но я не склонен был поддерживать игру. К дворцу спорта мы ехали молча. Даже без музыки. Мне требовалась тишина.
Но зато на парковке дворца завязался
– Том, рядом с тобой на заднем сиденье сумка с гимнастическим купальником и чешки. Забирай и беги.
– Нет.
– Что? Повтори, милая, я не расслышал.
– Пап, я не пойду.
Она стала серьезной. То есть уже не притворялась. Она собиралась отстаивать свое право на принятие самостоятельных решений. Не рано ли?
– Том, в чем дело? Тебе всегда нравилась гимнастика.
– Никогда не нравилась.
Я начал злиться. Впрочем, совершенно напрасно. Я видел, что она не капризничает.
Я отдал ее в гимнастику пару месяцев назад. Ее энергия била через край, одних танцевальных занятий во дворце пионеров и частных уроков по русскому языку явно не хватало – после них Томка целый вечер могла носиться по квартире или во дворе, сшибая коленки. Кто-то из знакомых родителей в садике обратил мое внимание на художественную гимнастику. Я отвез Томку в любительскую группу. Поначалу все шло хорошо, а потом дочка стала брыкаться. В каждый новый приезд покидала машину все менее энергично. В последний раз мне пришлось вытащить ее за локоть. Она едва не плакала.
Я ничего не понимал. Ведь ей всегда нравились подвижные игры.
– Тома, что не так?
– Все так, пап. Просто я не хочу на гимнастику. – Она привстала на ноги. В глазах появился блеск. Томка придумала, как отвлечь мое внимание. Увы, она не знала, что папа сегодня не склонен либеральничать. Хватит с меня женской дури на сегодня, ей-богу. – Знаешь, пап, что я придумала…
– Нет! – крикнул я и ударил кулаком по спинке соседнего кресла. – Выметайся из машины бегом, у меня нет времени спорить! Быстро!!!
Томка отпрянула. Личико, секунду назад озарившееся радостью, съежилось, как сушеный финик. Томка заплакала. Совершенно искренне и очень горючими слезами.
– Блин…
Лавина сожаления и злости накрыла меня в один миг. Одной своей половиной я безумно жалел ее, эту маленькую пичужку, стойкую, но удивительно ранимую, а другой чувствовал, что нельзя все время потакать ее капризам и исполнять малейшие желания: сегодня она хочет заниматься, завтра не хочет, а ты изволь прогибаться под ее изменчивый мир. Так тоже никуда не годится.
– Тома…
Рыдания. Всхлипы. Душа моя разбивается на мелкие кусочки.
Я вышел из машины, хлопнув дверью. Томка, испугавшись, что я собираюсь оставить ее одну внутри, заревела еще громче, бросилась к стеклу, прижала к нему ладошки и личико.
«Папааааа!» –
Нет, я не выдержу…
Я открыл заднюю дверцу, мягко отодвинул дочку. Сел рядом. Она тут же прижалась ко мне, уткнулась носом в грудь, обняла так крепко, что дух вон. Стала потихоньку успокаиваться. Я решил выждать немного, чтобы дать ей утихнуть настолько, чтобы можно было поговорить.
Да, пожалуй, надо чаще говорить с ней. Просто разговаривать, а не окрикивать, распоряжаться или зачитывать инструкции. Я знаю, что порой бываю чудовищной задницей, которая только и может, что издавать громкие и неприличные звуки. Будь на месте Томки другой ребенок, менее устойчивый к стрессам и более чувствительный, я нанес бы ему уже не одну душевную травму – господи, сделал бы ребенка психом на всю жизнь! Но моя принцесса Тамарка каким-то невероятным образом ухитрялась игнорировать и оставлять без внимания большинство моих приступов ярости. Чудо ты мое белокурое…
– Ну, мы успокоились? – спросил я после нескольких минут молчания. Она кивнула, не поднимая головы. – Хорошо, милая. А теперь скажи мне, что случилось? Что-то не так?
Новый кивок.
– Тебе не нравится гимнастика?
Томка, наконец, отняла личико от моей пропитанной слезами рубашки.
– Мне нравится гимнастика, пап. Я люблю висеть на канате, на перекладине, ходить по бревну. Ты повесишь мне дома канат?
– Обязательно. Только скажи, почему плачешь?
Легкая тучка вновь заслонила вспыхнувшее было солнышко.
– Мне не нравится она.
– Кто?
– Наталья Игоревна.
Где-то с пару секунд я тупил, пытаясь вспомнить, где слышал это имя. Но Томка сразу подсказала:
– Это наш тренер. Она меня обижает.
Я онемел.
– Обижает?!
Томка вновь спрятала личико.
Наталья Игоревна была молодым педагогом. Репутации снискать не успела, но жалоб я пока не слышал. Кроме того, мне ее рекомендовал кто-то из родителей. Неужели ошиблись?
– А как она тебя обижает?
– Она толкнула меня в спину, когда я была здесь на той неделе. Я упала… и плакала. И еще она обзывалась.
– Как?
– Я не помню. Плохо.
Я крепче обнял дочь.
– Пап, поехали домой.
– Поехали, родная.
Я похлопал ее по попке. Разбираться с гадским тренером мы сейчас не станем. Мы это сделаем позже. А сейчас требовалась срочная психологическая реабилитация. Причем нам обоим.
– Том, хочешь в гости к Олесе Петровне и Ваньке?
Крик радости был такой силы, что я на время оглох…
…И еще я, наверно, ослеп и отупел, в противном случае заметил бы, как со стоянки дворца сразу вслед за нами отъехала серенькая «десятка» с тонированными стеклами. Всю дорогу до супермаркета она держалась в паре корпусов от меня и оторвалась лишь когда я свернул в родной квартал.