Томление
Шрифт:
Она с ребенком покинула дом как раз в тот момент, когда у Ирьи начались схватки.
11
Повивальная бабка развела руками.
— Снова принимать роды у Людей Льда? Одна я с этим не справлюсь. Мне теперь никогда не забыть прошлого раза!
Она захотела, чтобы ей помогал юный Тарье. «Ибо господин Тенгель верил ему».
После некоторых сомнений решили призвать на помощь Тарье.
Ему уже минуло восемнадцать лет, и это был невысокого роста юноша, с выразительными, резко очерченными чертами лица,
Тарье ободряюще улыбнулся Ирье, которая все никак не могла решить, как она относится к тому, что Тарье будет ее «повивальной бабкой». Она всегда любила этого юношу — они вместе росли, вместе помогали людям во время эпидемии чумы, вместе принимали роды Суннивы. Но он так долго отсутствовал, что видеть его вновь было несколько непривычно. Тарье приехал из Германии. И она сперва совсем было его не узнала. Уверенный в себе, хорошо воспитанный, непринужденный, он казался старше ее, хотя в действительности было наоборот. А она еще помогала Мете пеленать его, когда он был совсем малюткой!
Ирья беспрестанно молилась. Весь последний месяц она молила Бога о милости, о том, чтобы укрепить ее в этих испытаниях. Она была свидетельницей того, как родился Кольгрим, как он убил своим появлением на свет Сунниву. Ирья внутренне была готова к худшему исходу. Она всегда так хотела иметь детей от Таральда. И только в последнее время ей открылось, какая опасность может на самом деле поджидать ее. С ней тоже может произойти самое ужасное. Даже господин Тенгель не сумел спасти жизнь Суннивы. Как же сможет помочь Ирье юный Тарье, если того потребуют обстоятельства?
По ночам, когда Таральд спал, Ирья лежала в темноте с открытыми глазами и на лбу ее выступала холодная испарина. А в душе она снова и снова продолжала молиться.
Боже милостивый, шептала она по ночам. Смилуйся и надо мной тоже! Пошли нам с Таральдом ребенка, который не принесет нам горя!
И вот подоспело время рожать. Тело отказывалось повиноваться Ирье, она не понимала, что с ней происходит, ею овладел безотчетный страх, в котором она не хотела самой себе признаться.
Пробил час моих испытаний, лихорадочно думала она. Ирья, несчастное создание…
Тарье вышел в залу к остальным и объявил им, что необходимо запастись терпением. Роды протекают трудно, ведь Ирья после перенесенных в детстве болезней не отличается крепостью.
Действительно, роды продолжались довольно долго. В этом году никто из обитателей Гростенсхольма так толком и не отметил рождественский сочельник. Все только и делали, что переживали за Ирью и за то, как бы тролли не подменили новорожденного. Нечистая сила может разгуляться перед Рождеством.
На что уж были просвещенными Люди Льда и семейство Мейденов, но даже в их среде предрассудки пустили глубокие корни. Лив не отходила от Ирьи и все время сидела рядом с ней, ободряя и успокаивая ее, а тем временем другие обходили дом с крестом, отгоняя злых духов.
А Ирья лежала и неотвязно думала о том, что это ее последняя возможность родить ребенка. И дело было не только в том, что Таральд переболел свинкой. Но и она сама вряд ли выносит еще хоть одного ребенка. Она понимала это, видя перед собой лицо Тарье. Либо она родит на этот раз, либо уже никогда.
Кольгрима временно переселили в Линде-аллее, и за ним присматривала Сесилия. Он не отходил от нее ни на шаг. Часами мальчик стоял и рассматривал портрет своей бабушки Суль. Он звал ее — «красивая ведьма». Ему нравилось также рассматривать мозаичный витраж, который подарил Силье художник Бенедикт. Нравились мальчику и полы в этом доме. Но и в Линде-аллее послушанием Кольгрим не отличался. Он выводил из себя Тронда и Бранда, набрасываясь на них из-за каждого угла.
Во всяком случае, Кольгрим был единственным, кто не беспокоился об Ирье. Тогда как остальные, включая прислугу, напряженно ожидали развязки, и больше всех, конечно же, тревожился Таральд. Несколько раз силы изменяли ему, он выходил из дома на улицу. Надо сказать, что в прошлый раз он держался, конечно же, более мужественно. Большую часть времени он находился у Ирьи, поддерживая ее, как только мог. В последнее время он чувствовал свою ответственность за это хрупкое существо.
Прошла ночь, и ранним утром, в само Рождество Тарье наконец вышел к обитателям Гростенсхольма и кивнул полусонному Дагу.
— Поздравляю тебя, дядя! Ты снова стал дедушкой.
Даг очнулся от неожиданности.
— Как? Все в порядке? Что там?
— Все окончилось благополучно, Ирья родила превосходного мальчугана.
— Еще один внук? Мне можно войти туда?
— Пожалуйста! Но только ненадолго, Ирья очень устала!
— Могу себе представить! Но если для нее это было так трудно, то, скорее всего, она не сможет иметь еще детей?
— Да, это так. Ведь и сам Таральд переболел прошлым летом свинкой, а это в его возрасте не останется без последствий.
Даг оценивающе посмотрел на юношу.
— Тарье, ты так хорошо разбираешься в этой области…
Тарье лишь улыбнулся ему в ответ своей загадочной улыбкой.
Даг вошел в комнату роженицы. Там царила благоговейная, блаженная тишина. Покой первого дня Рождества Христова. Ирья в изнеможении лежала на постели, лицо ее было еще красным от схваток, а волосы слиплись. Ее нельзя было назвать красивой. Но рядом с ней находился Таральд: он вытирал испарину у нее со лба и взирал на нее с такой любовью, какой Даг раньше никогда не замечал у него в глазах.
Даг ощутил комок в горле.
Повивальная бабка улыбалась усталой и счастливой улыбкой: она показала ему на колыбель в другом конце комнаты, над которой в тот момент склонилась Лив. Она поманила мужа к себе: глаза ее сияли.
Даг заглянул в колыбель. Там лежал новорожденный, спокойный, радостный, с нежным личиком, с рыжеватыми волосиками на макушке, с мягкой улыбкой на губах. Глазки его были закрыты. Обычно новорожденные бывают такие сморщенные, что невозможно различить у них черты лица. С этим ребенком все было иначе.