Томление
Шрифт:
— Выкладывай!
Ирья старалась не смотреть на дядю Таральда, чтобы не видеть на лице его реакции: она вела свой рассказ, глядя на корову:
— У Таральда возникли затруднения. И мне так хотелось послушать совета господина Тенгеля. Но потом я вспомнила, что ты во многом заменил его. И поэтому я решила прийти с этим делом к тебе.
Аре ждал. Он был такой большой, спокойный, с проседью в волосах.
— Я не могу пойти с этим делом к его родителям, ибо он не хочет этого. Но ты главный в нашем роду, во всяком случае, среди Людей Льда. И я подумала, что лучше всего посоветоваться
Аре продолжал хранить молчание, но она заметила, что он был доволен, что она назвала его главой рода.
И тогда она быстро, торопясь, поведала ему о карточном долге Таральда и о его попытках начать новую жизнь вместе с ней, Ирьей.
— Что мне делать, Аре? Я так хочу помочь ему. Если есть какой-нибудь выход, то укажи мне его!
Аре обнял ее за плечи.
— Какой же он сумасброд, — ласково проговорил он. — Но все это происходило еще во времена Суннивы, и с тех пор он порядочно повзрослел. Я понимаю, что он не хочет идти с этим к Дагу и Лив, даже если они будут готовы помочь ему. Возможно, Дагу удалось бы остановить этого Уле Ульсена, ибо я наслышан об этом проходимце! Но то, что он не хочет беспокоить своих родителей, как раз говорит в пользу Таральда. Ты говоришь, 500 талеров? Немалая сумма! Ее надо поискать!
— Да, но где? У меня самой есть восемнадцать талеров, которые я скопила за много лет. Но ведь этого не хватит.
— Нет, их не надо трогать. Но ведь ты знаешь, что мои родители, Тенгель и Силье, были богатыми людьми. И я, и Лив получили от них немалое наследство.
Голос у Ирьи задрожал. Она умоляюще смотрела на Аре.
— Не могу ли я попросить взаймы? Я обязательно верну долг, даже если для этого потребуется сто лет!
Аре улыбнулся.
— Тебе не надо занимать. Это дело Таральда. Но, как я понимаю, ты пришла сюда тайно от него?
— Да, он не хочет ни у кого просить помощи и рассчитывает на свои силы.
— Как же он собирается вернуть этот карточный долг? Лучше нам поторопиться, пока он в отчаянии не выдумал чего-нибудь. Ирья, мне известно, как ценила тебя моя мать Силье. Возьми же эти деньги как подарок от нее и от Тенгеля! Они твои. И используй их на свое усмотрение. Я вижу, что беда твоего мужа делает тебя очень несчастной. Мы должны спасти Гростенсхольм!
— Но это деньги из вашего наследства!
— Не беспокойся, я заработаю себе еще для моих детей и внуков. Ведь Таральд мне родной. Кроме того, я могу попросить деньги у Лив и Дага, если понадобиться. Но прежде всего надо заткнуть рот этому Ульсену! Ты хочешь, чтобы я сам пошел и отдал ему эти деньги?
Она колебалась.
— Наверное, лучше, чтобы это сделал сам Таральд.
— Пожалуй, ты права. Но как ты объяснишь ему, откуда взялись деньги?
У нее вытянулось лицо.
— Действительно, я об этом не подумала! Как же мне сказать?
Аре оживился.
— Положись в этом на меня! Я зайду к вам вечером с деньгами и скажу, что узнал от других людей об этом карточном долге. И потом повторю все то, что уже сказал тебе, — о том, что Силье очень ценила тебя и была в свое время опечалена тем, что Таральд женился на Сунниве, а не на тебе. Ведь я знаю, что она хотела видеть тебя женой Таральда.
Ирья кивнула в ответ. Она тоже знала об этом.
— И потом я скажу, что это подарок от Силье тебе, Ирья. Но чтобы Таральд ничего не заподозрил, я принесу вам 600 талеров, и ты сможешь оставить себе сто. А он отдаст свои пятьсот. И пусть потом возвращает тебе эти деньги как хочет.
— Но он не сможет сделать этого!
— Здесь ты не должна вмешиваться, Ирья. Это его долг, а тебе не следует платить за те ошибки, которые он совершал вместе с Суннивой.
В этом Аре был прав.
— Дядя Аре, сердечно благодарю вас, — сказала Ирья со слезами на глазах.
1625 год…
Роковой год для рода Людей Льда.
Сесилия еще не знала, что это было последнее Рождество, которое она встречала дома вместе с родными из Гростенсхольма и Линде-аллее. После этого родственники рассеялись по миру, вольно или невольно, и только единицы остались в родном гнезде.
Не знала Сесилия и о том, что она увозит с собой в Данию ростки новой жизни — свое чувство к несчастливому священнику из Гростенсхольма.
И это пошатнуло ее положение при дворе.
Вновь отправляясь в Данию, она с трепетом ожидала встречи с Александром Паладином. Ей казалось, что теперь она стала старше и взрослее, и поумнела с тех пор, как они виделись в последний раз. Но Сесилия по-прежнему не знала, как ей теперь вести себя с ним.
Ни один мужчина так много не значил для нее, как этот высокий, уверенный и привлекательный граф, и это становилось для нее все более невыносимо.
1625 был также тем годом, когда должно было проясниться, кто же из внуков Тенгеля носит в себе злое наследство.
Но прежде всего это был год потрясений.
Тарье находился далеко от родного дома. Он безнадежно застрял на дорогах войны и Германии, которая началась в 1618 году, сперва в Богемии, а затем распространилась по Европе, где сталкивались злая воля крупных и мелких князей. Тридцать лет будет бушевать в Европе эта война. А пока она продолжалась еще только семь лет.
Король Кристиан IV давно стремился участвовать в военных сражениях. И хотя его мотивы вступления в войну были религиозного характера, все равно это была сомнительная затея. Завоевания новых земель и личные амбиции монархов казались достаточным поводом для вступления в войну. И датский Государственный совет не собирался давать деньги на войну.
Опасным соперником был Густав II Адольф в Швеции — славный полководец, глубоко верующий. Если Кристиан не поспешит, то шведский король сделается главой протестантов и поведет их против католиков в Германии. Оба короля боролись друг с другом за пальму первенства, и Густав II Адольф, похоже, побеждал.
Тогда Кристиан начал действовать на свое усмотрение, не имея больше поддержки Государственного совета. Он пообещал протестантским союзникам собрать ополчение в несколько тысяч человек — пехотинцев и драгунов и с воодушевлением приступил к этому делу. Кроме датчан, он набрал себе наемников со всей Европы. Попытался он набрать солдат и среди норвежских крестьян, хотя в Дании попытки его практически не увенчались успехом. У этих крестьян нет никакого боевого духа!