Тонкая нить(изд.1968)
Шрифт:
— «Поработать, поработать»! — презрительно искривил тонкие губы Елистратов. — И долго ты намерен «работать»? Я бы, например, с этим старым вражиной не чикался…
— Позволь, Николай Иванович, позволь, — сдерживая себя, возразил Миронов. — Так уж сразу и вражина? А ты убежден, что Лаптин — вражина? Это — не Шуранов. Ведь прямых доказательств вины Лаптина нету…
— Да, убежден, — отрезал Елистратов. — А доказательства? Будут и доказательства. Их надо искать, они с неба не падают. На то и следствие, чтобы находить доказательства.
Миронов задумался. На память пришло давнее столкновение с Елистратовым,
Так утверждал тогда Миронов, но и досталось же ему на орехи! Досталось кое от кого из тогдашних руководителей МГБ, но пуще всего от Елистратова, который в те годы был в фаворе. В чем только не обвинил он Миронова: и в попытке опорочить следствие, подорвать его значение, и в непонимании основ чекистской работы, одним словом, во всех и всяческих смертных грехах.
Туго бы пришлось Андрею, если бы не его молодость. Вот за молодостью-то, за отсутствием чекистского опыта и простили тогда Миронову его «ошибку». Простить-то простили, но ни в чем не убедили. Андрей остался при своем мнении. В то же время он убедился, что далеко не один является сторонником высказанной им точки зрения.
…Вскоре в органах государственной безопасности произошли коренные перемены. С разоблачением преступных дел Берия, с началом пересмотра и исправления ошибок и наслоений прошлого вся деятельность органов государственной безопасности была поставлена под неослабный контроль партии, социалистическая законность была восстановлена. Изменилось и отношение к следствию. Миронов окончательно убедился, что позиция тех, кто придерживался таких же, как и он, взглядов, была единственно правильной.
А Елистратов? Елистратов перестроился одним из первых. Он громче всех кричал на каждом собрании, всюду и везде осуждал собственные прошлые заблуждения, правда виня в них как-то не столько себя, сколько прежнее руководство органов. С Мироновым Елистратов заговаривал теперь не раз, не раз вспоминал минувшее столкновение, не скупясь на критику собственных «ошибок». Все эти годы Миронову казалось, что Елистратов искренен в осуждении стиля и методов работы, практиковавшихся в прошлом, но вот теперь?..
А что, собственно говоря, теперь? Елистратов, конечно, погорячился, сболтнул глупость, но ничего предосудительного пока не сделал. Может, он, Андрей, памятуя старое, давно прошедшее, слишком к нему придирчив? Так-то оно так, но присмотреться к Елистратову надо, ведь последние годы они редко сталкивались
— Вот что, Николай Иванович, — сказал Миронов, — давай условимся: ты занимайся Лаптиным, ищи Шуранова, только не дури. Я же буду искать Корнильеву и в этом плане работать над Рыжиковым. Друг друга будем держать в курсе дела. Условились?
Елистратов молча пожал плечами и вышел из комнаты, хлопнув дверью.
На следующий день, пораньше утром, Елистратов совместно с одним из оперработников Энского областного управления КГБ вызвал на допрос бывшего владельца типографии, в которой печатались листовки, найденные в тайнике. Едва посмотрев на листовку, тот сразу подтвердил, что печаталась она у него, и принялся клятвенно заверять следователей, что он тут ни при чем, что иначе поступить он тогда не мог. Ведь это было при немцах!..
— Да вас никто и не винит! — резко оборвал вконец растерявшегося старика Елистратов. — Вы скажите-ка лучше, кто вам дал заказ на печатание этой мерзости?
Старик вспоминал с трудом. Кажется, говорил он, это был какой-то пожилой, прилично одетый господин. Но утверждать он не может… Слишком много прошло времени.
— Пожилой, говорите? — уточнил Елистратов.
Владелец типографии явно затруднялся дать ответ.
— Да что вы крутите, — повысил голос Елистратов, — говорите прямо: подтверждаете, что вы минуту назад показали, будто это был пожилой человек, или отказываетесь?
Как видно, само слово «показания» произвели на владельца типографии магическое действие.
— Подтверждаю, подтверждаю, — засуетился старик, — ваша правда, конечно же, пожилой…
— Он? — воскликнул Елистратов, выхватив из стола фотографию Лаптина и придвигая ее к самым глазам владельца типографии. — Он? Узнаёте?
Старик вновь заколебался:
— Не могу знать, господин следователь…
— Какой я вам господин! — оборвал его Елистратов. — Забыли, в какое время живете, где находитесь?
— Виноват, господин товарищ, виноват. — У старика от страха заплетался язык. — Только как же я могу узнать, сами посудите. Столько лет прошло… Вроде бы и похож. А что, если не он?..
— Но похож, все-таки похож? — настаивал Елистратов.
— Похож, — уже уверенней ответил бывший владелец типографии, поняв, что от него требуют, — определенно похож…
— Так, — удовлетворенно подвел итог Елистратов, — оформим ваши показания.
Он достал из лежавшей на столе папок бланк протокола допроса и принялся быстро и уверенно его заполнять.
— Имя? Отчество? Фамилия? Год рождения? — сыпались вопросы. — Предупреждаю, что в случае дачи ложных показаний будете привлечены к уголовной ответственности. Ясно? Так что говорить только правду. Итак, в предъявленной вам фотографии вы опознали кого? Ага, человека, который давал вам при немцах заказ на изготовление антисоветской листовки. Так. Дальше?..
Дело шло споро. Не прошло и часа, как протокол был готов. Молодой малоопытный сотрудник Энского управления КГБ, выделенный для совместной работы с Елистратовым, недоуменно поглядывал на следователя из центра, дивясь тому, как ловко и быстро тот привел к признанию, которого явно добивался, вконец растерявшегося старика, с какой легкостью он сформулировал внесенные в протокол допроса вопросы и ответы.