Тонкая Стена:Крушение
Шрифт:
– Что, не ожидал, красавчик? Ты чего сюда пришел?
– Зигфрид прислал будить…
– Меня будить не надо, я со вторыми петухами встала. А Хельгу ты, того, разбудил? Быстро али нет?
– Разбудил.
– буркнул я и почувствовал, как предательская краска заливает мне щеки.
– Ну и слава Богу. А то мне надоело самой ее будить.
– бросила Любава, поворачиваясь ко мне спиной и направляясь по коридору в сторону кухни. Что она хотела этим сказать, я так и не понял, но поплелся за ней.
Завтрак прошел быстро и мы молча вышли в
– Однако холодать будет.
– заметил возница Иван, выдавая всем медвежие полости.
Такую роскошь могли позволить себе только русины. Закутываться в дорогу в настоящие медвежьи шкуры с нашитыми на них полосками ткани для перехвата талии! Головные части шкур были аккуратно удалены и на их место приторочены просторные и мягкие капюшоны из кусочков шкур - видимо, обрезков.
– Слушай, Мойша, может тебе тоже полость медвежью дать, ноги прикрыть?
Я ожидал, что леший по своему обыкновению откажется. Тем более у него своих волос хватает. Но он согласился, как мне показалось, даже с радостью.
– Ну, устраивайтесь поудобнее, уважаемые, я сейчас шкуры запахну и помчимся. Только носы особо не высовывайте, можно заморозить.
Внутри полости было уютно. Даже настороженный Зигфрид, пообвыкнув, заулыбался.
Путь к Городищу я помню очень отрывочно. Мы ехали по бесконечной лесной дороге, Ванька что-то мурлыкал себе под нос на облучке, иногда начинал петь. Потом я заснул и проснулся часа в три дня, когда сани остановились в какой-то деревне. Мы некоторое время разминали застывшие конечности, потом пообедали в избе у очень, я бы даже сказал, слишком гостеприимной хозяйки - высоченной бабы с огромными мужскими руками, потом снова погрузились в сани и снова отправились в путь.
Переночевали мы на постоялом дворе, где ямщики переменяли лошадей. Поэтому спали не очень хорошо - в кабаке напротив почти до самого утра кто-то истошно и весело орал. Похоже, что все члены нашей бригады воспользовались дорожной паузой, чтобы немного отоспаться и привести в порядок расшалившиеся нервы. Больше всего меня поражало в пути собственное полное нежелание о чем-либо думать. Наконец, чуть пополудни второго дня, Ванька громко сказал, вроде бы ни к кому и не обращаясь:
– Городище, уважаемые, скоро будет.
Я встрепенулся и с удивлением обнаружил, что полтора дня валяния кулем в санях освежили мой ум, а в чем-то - и мое тело. Я забыл, когда последний раз я чувствовал себя таким спокойным и отдохнувшим.
Еще через час наша процессия встала на опушке густого леса. Зимнее солнце оказалось на удивление теплым и, выбравшись из порядком поднадоевшей полости, я даже не стал запахивать на груди полушубок.
Сзади меня под чьими-то шагами заскрипел снег. Это был Зигфрид. Судя по всему, мое странное поведение в Муроме хорошо запомнилось ему и он решил немного меня по воспитывать.
– Так, практикант, - начал он довольно сухим голосом, - распрягай коней. Ванька будет ждать нас здесь, у дороги. Ему не велено идти дальше. Мы пойдем вон по тому зимнику. Сегодня на тебе - вся обозная работа. Может, хоть так ты бездельничать отучишься. И это не снимает с тебя обязанностей по осмотру места.
Спустя двадцать минут мы, ведя за собой лошадей, тронулись по укатанному зимнику вглубь леса. Мойша, как обычно, плелся на телеге чуть позади нас. После получаса пути я уже было собирался возмутиться, когда услышал голос Мойши:
– Эге! Приехали!
– Куда?
– почти хором воскликнули я, Любава и Хельга и растерянно завертели головами.
– Вы глаза разуйте! Видите, вон там между деревьями тропка идет? И деревья реже стоят?
Мы послушно уставились в том направлении, куда показывал Мойша. Никаких следов тропки или прямо уж так и редко стоящих деревьев не наблюдалось.
– Какая тропка, Мойша? Где мыши ходят?
– ехидно поинтересовалась Любава.
– А ты, милая, не свежие следы ищи, а смотри, как снег примят.
– парировал леший.
Для меня, необученного обращению с русинским снежным царством, скопище маленьких сугробчиков, странно сгрудившееся в лощине, не значило ничего. Потом я присмотрелся и ахнул.
Так бывает, когда долго смотришь на картинку их множества точек и вдруг они одномоментно сливаются в совершенно осмысленный портрет человека или рисунок животного. Следы на снегу внезапно развернули передом мной целое батальное полотно. Здесь были и полузанесенные следы сразу нескольких тяжелогруженых саней и в беспорядке разбросанные следы людей - еле заметные ямки на снегу и даже вытопленные жаром человеческого тела углубления, где лежало…так, раз, два, четыре человека.
– Там, за лощиной, Городище?
– спросил я.
– Да, недалеко.
– ответил Мойша
– Значит, стреляли отсюда.
– уверенно заключил я.
– Что-то ты очень быстрый на выводы, практикант.- сердито прокомментировал Зигфрид.
– Пусть практикант скажет.
– вмешалась разговор Хельга.
Зигфрид открыл было рот, чтобы возразить ей, но заметил, как Мойша утвердительно качает головой.
– Говори, только коротко.
– бросил командир.
– Значит, смотрите. Вот следы от трех тяжелогруженых саней…
– Где, где, черт возьми?
– рявкнул Зигфрид.
– Вот.
– Мойша поравнялся с нами.
– Он прав, Зигги. Дай ему рассказать. Хватит беситься.
Зигфрид что-то буркнул себе под нос и повернулся в направлении лощины. Я продолжил.
– Они разгрузились вон там. Потом подтащили туда какие-то ящики и сами залегли вон туда. Не знаю, сколько человек они оставили на высотке, но…
– Так, а вот теперь я все вижу сам.
– бросил Зигфрид.
– Потом там что-то случилось, и они все забегали. Надо подойти к высотке. Практикант, что за морок такой на тебя в Муроме напал, что ты там так ослеп? Девицы муромские смутили? Ты у нас, вроде, до баб сильно охочий?