Топливо твоих кошмаров
Шрифт:
– Наташенька, солнышко, ты кушать будешь?
Девочка неопределенно повела плечами, и тетка отправилась к плите за следующей тарелкой. Не знаю, что за черт меня дернул, но я рискнул осторожно, пока свиноголовый был занят своим обедом, прикоснуться к девушке.
Аккуратно, будто невзначай, я задел ее палец, ощутив холодную гладкость фарфора. Наташенька же моментально вытянулась по струнке, уставилась невидяще в стенку, будто в ожидании чего-то. Отвернувшись от девушки, я встретился взглядом с ухмыляющимся Борисом. Каким-то образом ему удалось раззявить пасть маски так, что теперь это было похоже на глумливую улыбку. Его глаза смотрели сально и довольно.
– Что, понравилась ранетка-то
– Прошу прощения? – голос стал хриплым. Я еще не понимал, что безумный каннибал имеет в виду, но подсознание уже наполнило уши шумом крови, прилившей к голове. Перед глазами встала какая-то труднораспознаваемая картинка из прошлого, лениво вползающая в мозг, но я прогнал ее, как назойливую муху – из тех, что заполоняли кухню.
– Ну вижу же, что нравится. Ты, давай так, за нас словечко перед барином, а сам… Вот.
Короткопалая рука устремилась под маечку девочке, задрала ее, обнажив кроваво-красный сосок на абсолютно плоской груди. Тем временем свиноголовый принялся гладить девочке ноги, совершенно не стесняясь жены, которая, будто бы ничего не замечая, наливала очередную порцию своего мерзкого варева в тарелку. Наташенька сидела неподвижно, лишь тяжело дышала и смотрела стеклянным глазом куда-то в пустоту.
– Да что вы делаете? – вскинулся я, словно забыв, на чьей территории нахожусь, – Какого хрена здесь происходит?
– Эу, начальник, ты не мельтеши, не надо тебе – так и не надо, я ж, мля, по доброте душевной предлагаю, – насупился ублюдок и облизнулся, убирая руку из промежности девочки. Язык у него был огромный, нечеловеческий, бледный, – Я же только срок скостить хочу. Чай не первоход, знаю, как дела стряпаются. Неужто на УДО не добазаримся?
– Да какое УДО? Вы с ума посходили что ли? Вон, в окно глянь – не в тюрьме ты, вышел – и иди, куда хочешь! – я указал рукой на заляпанное потрескавшееся стекло в деревянной раме. Да, неудачный пример – за окном и в самом деле были решетки, – Извините, мне пора, я пойду!
Я встал с места, собираясь уйти. Одновременно со мной с невероятной для таких габаритов скоростью вскочил и хозяин.
– Эу, я что-то не всекаю, ты по масти вообще кто? – подозрительно спросил он, шевеля пятаком, словно принюхиваясь. Маленькие злые глазки внимательно осматривали меня.
– Боря, не дури, – раздалось слащаво-ласковое и оттого насквозь фальшивое предостережение от Надежды.
– По какой масти? Пропусти! – крикнул я, все же не решаясь пройти вперед.
– Кажись, юзишь ты, фраер. И на вертухая, мля, не сильно похож. Слышь, Надюха, кажись, этот чепушила во мне лоха увидел, – окликнул он жену, и та отвернулась от плиты, внимательно уставившись на меня, – Увидел, признавайся? Походу, баланда нынче послаще будет, воротит уже от потрохов этих. Надюх, что встала? Нож давай! Не впишется за него Управдом, не ссы!
Истекая слюнями, хряк приближался ко мне. Боковым зрением я заметил, как тетка обходит меня со спины, сжимая что-то в руках. Наташка тем временем продолжала сидеть молчаливо и неподвижно. Между покатым боком Бориса и стеной был небольшой зазор. Пока оба не подошли на расстояние руки – можно проскочить. Над головой неожиданно, словно от удара, затряслась старая, с пробитым абажуром люстра, и оттуда посыпались какие-то мертвые жуки. Мой шанс.
Пригнувшись под тянущимися ко мне руками Надежды, я рванулся к свиноголовому, скользнув по его щетинистому боку и больно
Но потерявши голову, по волосам плакать мне было некогда – жирная клешня едва не вцепилась в мое пальто. С немалым трудом я увернулся от неудачной попытки схватить меня за шиворот.
И вот, я на свободе! Делаю шаг, другой, и лечу носом в пол. Чертова доска, торчавшая из линолеума предательски толкнула меня в палец ноги, и я моментально растянулся на липком неровном полу.
Обернувшись, я увидел, что свинорылый толстяк, поигрывая грязным зазубренным ножом, медленно приближается ко мне. Жуткая, покрытая гнилостными нарывами морда гадко ухмыляется, а в прорезях поблескивают плотоядные глазки. Увидев, как я пытаюсь подняться с пола, он ускорился, за ним последовала и его безразмерная жена, все еще сжимающая в руке измазанный какой-то дрянью половник. Казалось, сейчас-то все и кончится, как вдруг…
– Папа, не надо, папа, пожалуйста, хватит! – две тонкие фарфоровые ручки вцепились в ногу Бориса, и тот, споткнувшись о ту же самую доску, свалился в полуметре от меня. Жирные пальцы тут же принялись хватать меня за щиколотки, а я еле успевал выдергивать конечности из железной хватки толстых мощных рук. За его спиной спешила на подмогу женушка, но Наташенька резко толкнула стул ей под ноги, и толстуха повалилась боком прямо на мужа.
Ее замызганный халат распахнулся, какие-то пузыри, размером с яблоко, усеивавшие объемный живот полопались, и из них выпадали какие-то мелкие создания. Одно из них упало совсем близко ко мне, красное и блестящее, похожее на карамелизованное яблоко. Маленькая тварь вытянула ко мне крошечную ручку и издала омерзительный писк. Толстяк в маске матерился на все лады, пытаясь выбраться из-под жены, толстуха же пыталась собрать рассыпавшихся младенцев, рыдая и причитая:
– Родечка, маленький мой, куда же ты раскатился, разбросался! Иди ко мне, мальчик мой, будет тебе! Ох, материнское пузо мое… Что же вы творите, мои хорошие, не убегайте, совсем холодными стать хотите? Тюря вам будет, каша-малаша, да вся в лепесточки, родненькие мои…
– Встань с меня, блядь старая! Я его урою! Иди сюда, мудель! Ко мне иди, фуфлыжник блядский! Я тебя в кишки трахну и с говном сожру, уебок! Ко мне иди! Я тебя урою-ю-ю-ю-ю…
Под причитания, хрюканье, вой и будто бы звон бьющегося фарфора я схватил свои кроссовки, выскочил из чертовой квартиры и побежал к лестнице. Невзначай кинув взгляд между перил, я заметил, как на грязном кафеле торчит все та же темная фигура, неуверенно покачиваясь. Черт! Скрипнув зубами, я рванул по ступенькам наверх.
На пару этажей ниже раздавалось сосредоточенное хрюканье и повизгивание – свиноголовый искал меня. Путь назад был отрезан, и мне оставалось лишь продолжать подъем. Можно было бы миновать урода на лифте, но тот наверняка бы услышал, что я спускаюсь, и дождался бы на первом.
Я преодолевал пролет за пролетом, чувствуя, как колет в боку, как легкие стремятся наружу и темнеет в глазах. В такт шагам сумка больно била по бедру, утяжеленная куском арматуры, который мне всучила бабка, причиняя легкий, почти приятный дискомфорт где-то в районе лба – словно оттуда пыталось прорасти какое-то зернышко. Осколок моего прошлого, стершееся воспоминание, будто из другого мира, теперь оно снова было со мной – только руку протяни.