Тополята
Шрифт:
– Не подлизывайся. Говори, что хотел…
– Ага, я сейчас…
Но глаза слипались, язык заплетался. Кораблики поплыли опять.
Мама тихонько полежала рядом, запустив пальцы в раскиданные на подушке Тенькины космы. Потом встала, отнесла Теньку на его диван-кровать. Он этого уже не чувствовал…
Он тихо летел среди корабликов – в зеленоватом лунном свете (хотя луны в небе не было). Из пространства надвигались громады, похожие на известковые скалы. Тенька понял, что это многоэтажки на берегу пруда. Над ними вздымался смутно светящийся Зуб. Теньке не хотелось к Зубу, но… там ведь жил его Народец. И похоже, что кораблики специально манили его туда – чтобы он повидался с маленьким бумажным племенем. Если сделал и поселил в небоскребе, значит, отвечает…
Пролетели над гладкой водой пруда, и Тенька на миг увидел свое распластанное отражение. Оказывается, он был не голый, а опять в своем трепещущем на ветерке костюме. Потом приблизился берег, каменный парапет, плиты на площади перед Зубом. Кораблики растаяли, Тенька стукнулся подошвами о камни… И что теперь?
Тенька знал: надо было идти внутрь Зуба.
Ох как не хотелось! Но в снах такие законы, что не хочешь, а все равно идешь. Не было нигде огней. Ни в окнах, ни снаружи. Даже в отдалении – ни фонарика, ни лампочки. Только все тот же зеленоватый свет. Тенькины кроссовки щелкали по плитам: так-так-так… И казалось, какие-то невидимые существа слушают это щелканье. Потом отозвалось эхо. Теньке даже почудилось, что это не просто отзвук, а раздавшиеся в отдалении шаги «деревянных» теток: туп… туп… туп… Но нет, видимо, только показалось. Однако все равно стало еще страшнее.
Чтобы отвлечь себя от страха, Тенька стал вспоминать, кого он весной отправил на жительство в небоскреб.
По правде говоря, помнил Тенька не всех. Мало ли он их напридумывал – героев своих мимолетных сказок! У этих сказок жизнь была иногда совсем коротенькая. Вдруг прыгнет откуда-то в голову, завертится, как пущенная волчком по столу шестеренка от будильника, раскидает искры, рассмешит или опечалит, а потом… потом отходит в сторонку, будто наигравшаяся кошка, которая решила прилечь в уголке и подремать. Таких отдыхающих в уголках памяти историй у Теньки было множество.
Иногда он как бы перетряхивал их, вспоминал заново. Например, про боевых Кузнечиков с копьями из булавок и щитами из пивных пробок – эти храбрецы лихо воевали со зловредными тараканами. Или про веселых артистов из цирка под пестрым зонтиком – они были прыгучими шариками от настольного тенниса и всегда улыбались нарисованными рожицами (звали прыгунов Чак, Скок и Бумка)… А еще был прилетевший с Луны желтый заяц Андрей, оловянные солдатики Чалкин и Пряжкин, летучий мышонок Мыш, целая семья Карандашных огрызков, убежавшие из своих коробок шахматные Пешки…
Самыми интересными в Народце Тенька считал домовых из старых кварталов. Раньше эти существа жили в подвалах и чуланах деревянных домов, а когда по приказу мэра Блондаренко дома снесли, подпольные жители сделались бомжами. Тенька построил для них в лопухах (мысленно, конечно) общежитие из фанерных ящиков и порой заходил туда в гости. Ему всегда радовались…
Домовые были разные. Ворчливый и лохматый, будто кусок овчины, Юшкин; добродушный Калач с загнутыми кренделем усами; всегда сопящий и пыхтящий Чайник Заваркин; похожий на обросший желтой травкой кувшин Квас Квасыч; вспыльчивый и встрепанный Петух Ёшкин (он и правда был совсем как петух – в красных штанах и маленьких валенках со шпорами)…
Домовые иногда ссорились, но не всерьез, а по привычке. И любили рассказывать всякие истории – про себя и про загадки домов, где жили раньше (клады там всякие, привидения, говорящие портреты, скачущие доминошки и все такое прочее). Рассказывали друг дружке и Теньке. Тенька понимал, что домовые чаще всего врут, но было интересно. Иногда вокруг домовых собирались жители других сказок, становилось шумно. Лунный заяц Андрей играл на балалайке, лохматый Юшкин сипло пел песни Высоцкого…
Все это порой перемешивалось в голове у Теньки, и бывало, что в неподходящее время. Например, Анна Евсеевна разбирает ошибки в диктанте, который писали накануне, а у Теньки в мозговых извилинах прыгают Чак, Скок и Бумка – они затеяли фехтовальную игру с Кузнечиками (а Квас Квасыч ворчит на них: «Что за молодежь!..»).
«Ресницын, интересно, для кого я говорю? Это ведь ты написал слово „автомобиль“ без мягкого знака». – «А?.. Ой… Анна Евсеевна, я хотел с мягким, а он куда-то ускочил». – «Ты и сам куда-то ускакиваешь то и дело. Вернее, улетаешь. Перестань витать в небе и опустись на стул». – «Ага…»
Тенька вскакивал и шлепался на сиденье стула и потирал себя сзади, будто и правда хлопнулся с высоты. Танюшка Юкова поглядывала сбоку – не поймешь, то ли с укором, то ли с сочувствием… Народец из Тенькиной головы разбегался. На некоторое время. А потом – опять. Иногда с ним было интересно, а порой он делался надоедливым. Тенька почувствовал облегчение, когда отправил жителей всех своих сказок на жительство в Зуб. Случалось, они и теперь являлись к нему, но не каждый день. Видимо, привыкли жить сами по себе. А новые сказки придумывались не часто…
Но вот Народец вспомнился опять, и пришло время навестить его. Конечно, всех повидать не удастся, но можно просто войти в пустоту небоскреба, задрать голову и крикнуть: «Эй, как вы там?! Я вас помню! Приходите в гости!»
Страх был похож на подвешенные в воздухе мешки с опилками. Тенька расталкивал их грудью и шагал по ступеням к высоченным дверям небоскреба. Повернуться бы и убежать! Но нельзя было обмануть лунного зайца Андрея, крылатого Мыша, домовых, солдатиков, цирковых попрыгунчиков и всех, всех, всех… К тому же Тенька чувствовал, что убегать будет не менее страшно, чем идти вперед. Да еще и стыдно… И он шагал, шагал и больше всего боялся опять услышать редкие «деревянные» шаги: туп… туп… туп… Но таких шагов не было. Только щелканье Тенькиных подошв. С этим щелканьем он и вошел во тьму необъятного вестибюля.
Тьма пахла сырой штукатуркой. Она была непроницаемая и зябкая. У Теньки на щеках, шее, руках и ногах высыпали пупырышки. Куда идти в этой черноте, было непонятно. Ну и ладно. Тенька с облегчением решил, что можно окликнуть Народец и отсюда: «Привет! Не скучайте! Придумывайте новые сказки!»
Правда, сначала надо было набраться смелости. Не так-то просто заставить себя прорезать голосом здешнюю темноту. Конечно, никого, кроме Народца, во всем Зубе нет, но сама темнота… не то чтобы враждебная, а какая-то нездешняя. Совсем непроницаемая… Хотя… слева проступило светлое пятнышко. Желтое, пушистое…
И вдруг пятнышко превратилось в расширяющийся луч. Он сделался ярким и протянулся к Тенькиным ногам. Как светлая дорожка. Высветил черно-желтые плитки каменного пола. И… стук-стук-стук – будто чьи-то шаги. Но это не были «деревянные» шаги «ювенальных» теток. В них звучало веселое щелканье.
В луче появилась красная лошадка. Игрушечная. Ростом с небольшую кошку. Таких продают в ларьках с русскими народными игрушками. На боках виднелись узоры из пестрых цветов и листьев. Грива завивалась в белые твердые кольца. Ноги с черными копытцами были словно склеены друг с дружкой – задние вместе и передние вместе. Но это не мешало маленькому коню скакать резво и ловко. Он подпрыгнул к Тенькиным кроссовкам, запрокинул голову. Круглые глаза коняшки блестели, как живые.