Топот шахматных лошадок

С некоторых пор у шестиклассницы Белки Языковой стало иногда появляться странное ощущение. Вдруг казалось ей, что окружающее пространство на миг затвердело и с металлическим звяканьем прогибается то в одну, то в другую сторону. Словно лист из упругой жести. Такие листы всегда чуть изогнуты; надавишь, и — дзынь! — твердая плоскость превращается из выпуклой в вогнутую. Или наоборот. Как обширный противень, на котором мама печет в газовой духовке пироги с картошкой.

Однако Белка понимала, что сравнение

это очень приблизительное. Во-первых, объемное и обширное пространство не похоже на плоскость из тонкого металла. Во-вторых, звяканье, с которым оно прогибалось, было бесшумным. В-третьих, противнем сколько ни щелкай, в окружающем мире ничего не изменится. А когда в ушах (или где-то внутри, или просто в душе) вдруг раздается неслышное, но ощутимое «дзын-нь» и все вокруг на полсекунды делается щекочущим и зыбким — это знак, что случится событие. Не обязательно важное и заметное, но необычное. То прокатится по вечернему небу яркий метеор, то по телеку вдруг покажут необъявленный в программе фильм «Гори-гори, моя звезда», то после короткого майского ливня засияет над невысокими крышами небывалая тройная радуга, а сами крыши сделаются золотыми (и неожиданно придет откуда-то незнакомая большая собака, понимающе помашет хвостом, сядет рядом и вместе с Белкой станет смотреть на чудо). Или приснится под утро сон, который не запомнится, но оставит ощущение неведомой страны, смутно различимой сквозь чащу цветущих веток…

Надо сказать, что Белка не была мечтательницей и фантазеркой. По крайней мере, снаружи. Но внутри, видимо, все-таки была — как и большинство девочек (да и мальчишек тоже). И поэтому к «звяканью» пространства относилась всерьез. Каждый раз ожидала события. И сегодня с утра — тоже.

Однако ничего интересного не случалось.

Нельзя же отнести к таким событиям разговор с мамой о летних планах.

Мама была рослая, широкоплечая, с густыми бровями. Порой она выглядела грозно, особенно если подбоченивалась и брови сводила к переносице. Папа в такие минуты казался перед ней кузнечиком. Но все равно он маму не боялся. И Белка не боялась. Никогда. И сейчас в ответ на мамины увесистые аргументы она заявила:

— Я же сказала: не по-е-ду… — Причем звучало это так, словно Белка собиралась добавить легкомысленное «ля-ля-ля».

Мама попыталась огреть ее полотенцем. Жест носил символический характер, и Белке не стоило труда увернуться. Она сделала это, попутно ухватив с тарелки маслину (осталась от папиного завтрака, а сам он уже укатил на работу).

— Элизабетта!

— Что, мамочка?

— Ты моя погибель, вот что! И папина…

— Не-а. Я образцовый ребенок. Просто я не хочу туда…

— Это глупо! Ты упряма как… как…

— Как старая коза?

— Вот именно!.. Такие возможности! Тетя Рита обещала оплатить дорогу и прилететь за тобой, как и в прошлый раз! Она тебя так любит!

— Тогда пусть лучше пришлет наличными. Мы купим цветной принтер.

— Ты бессовестная и циничная девица!

— Ага. И погибель. И коза…

— Другие девочки на твоем месте с ума сошли бы от счастья!

— Ага, все Яны и Кристины. И даже Ксюша Подушкина… Но я-то уже была там!

— Ты была зимой! Всего полторы недели! А сейчас там чудесно!

— Что чудесного? В Канаде тот же климат, что у нас.

— Зато экология не та! И леса, и озера… И вообще иной мир! Дядя Валентин обещал свозить тебя на машине в Штаты. Может быть, даже

в Нью-Йорк.

— Дядя Валентайн…

— Не паясничай!

— Я боюсь лететь.

— Что за чушь! Все говорят, что самолеты этой компании совершенно надежны!

— А почему тогда пассажиры при взлете и посадке читают «Отче наш»?

— Это… традиция, вот и все.

— Везде традиции. Сплавлять детей куда-нибудь из дома на каникулы — тоже традиция. Хороший тон. «Ах, вы знаете, наша дочь отдыхала у родственников в пригороде Торонто»…

Мама опять взяла полотенце. Белка поправила очки, бросила в открытое окно косточку маслины и скрестила руки с видом готовой пострадать мученицы.

Мама огрела полотенцем газовую плиту.

— Я тебя не понимаю!

— А я, мамочка, тебя. То ты боишься отпустить меня без мобильника за три квартала, то готова загнать на другое полушарие. Ну, ни-ка-кой логики.

— Полная логика! Там в тысячу раз безопаснее, чем в этих наших кварталах! Лидия Даниловна рассказывала, что вчера на улице Пестеля опять…

— А Лидия Даниловна помнит, что началось за границей, когда меня отправили туда на Рождество? В Индийском океане цунами! В Европе ураганы! Всю Англию залило, даже до Петербурга докатилось!

— При чем здесь Канада! Там не заливает и не трясет!

— Там будет трясти меня. От ихнего образа жизни.

Белка нарочно ввернула неправильное слово «ихнего», чтобы перевести разговор на другие рельсы. Мама — заведующая кустовым управлением библиотек — всегда тщательно следила за нормами литературного языка. Брякнет Белка что-нибудь вроде «клёво» или «прикид» (чаще всего нарочно) — и началось воспитание. Но на сей раз мама не попалась на крючок. Видимо, даже не заметила.

— Ты просто не умеешь быть благодарной. Тетя Рита изумительная женщина.

— Она, конечно, изумительная. Да я-то злыдня. Я не могу, когда она: «Бэллочка, ступай переоденься к ужину. Бэллочка, почему ты так редко улыбаешься? Девочка моя, спустись в холл, там опять пришел твой бойфренд»…

Маргарита Степановна Языкова, папина сестра, волею судьбы десять лет назад оказалась замужем за жителем Канады Валентайном Дюма (полуирландцем, полуфранцузом). И очень скоро полностью вписалась в уютный быт обеспеченного западного семейства. Честь ей и хвала. И дяде Валентайну, однофамильцу знаменитых писателей, — тоже (хороший мужик). Вот только детей у них почему-то не было. Поэтому российскую племянницу они окружили всяческой любовью. Но почему надо все время ходить с улыбкой и то и дело переодеваться — к завтраку, обеду, ужину?.. Хотя, по правде говоря, было там совсем неплохо. И даже «бойфренда» Мишеля она вспоминала без досады.

Это был сын соседей, на полгода старше Белки. «Бойфрендом» он объявил себя с первого дня знакомства (сперва полушутя). Других ребят поблизости не было, поэтому поневоле законтачили. Ходили на лыжах, ездили с дядей Валентайном к Ниагаре, болтали по вечерам. Мишель говорил по-английски и по-французски, Белка в английском ни бум-бум, а французский учила с первого класса и потому кое-как объяснялась. И обучала Мишеля русским фразам. Он был ничего, не дурак, только слишком тонкошеий, причесанный и воспитанный. Но в конце концов оказалось, что воспитание воспитанием, а… В общем, однажды вечером, когда остались в комнате Мишеля вдвоем перед телевизором, тот (Мишель, а не телек), начал все так же вежливо объяснять, что у них, в здешнем краю, отношения между «бойфрендами и их девочками» бывают не только словесные, но обретают вскоре «более ощутимую форму».