Торговец пушками
Шрифт:
Бинго!
– В идеале – и то и другое, Фил.
Спустя полтора часа я оставил Филипа вместе с его компьютерным терминалом и списком «реально близких корешей, которые кое-чем ему обязаны» и двинул через Сити к Уайтхоллу. Где поимел совершенно отвратительный ланч с О’Нилом. Хотя еда оказалась очень даже ничего.
Для начала мы поболтали о том о сем, а затем я вкратце пересказал ему всю историю. По ходу рассказа цвет лица О’Нила менялся на глазах, сначала от розового к белому, потом от белого к зеленому. Когда же я изложил свои соображения насчет возможного – и, на мой взгляд, просто потрясающего – завершения дела, он стал совсем серым.
– Лэнг, – прохрипел он, когда принесли
– Послушайте, мистер О’Нил. Я не спрашиваю вашего разрешения. (Он прекратил хрипеть и просто сидел напротив меня, шлепая губами, как рыба без воды.) Я сообщаю, что, по моему мнению, должно произойти дальше. Просто из любезности. – Надо признаться, весьма странное словечко для такой ситуации. – Я хочу, чтобы и Соломон, и вы, и весь ваш департамент смогли выкарабкаться из этой передряги, не слишком перепачкав рубашки желтком. Вы можете воспользоваться этим шансом, а можете отказаться. Вам решать.
– Но... – Он все еще колебался. – Вы же не можете... то есть... я ведь могу сдать вас полиции.
Похоже, он и сам понял, что ляпнул глупость.
– Разумеется, можете. Если хотите, чтобы ваш департамент разогнали за сорок восемь часов, а кабинеты превратили в вертеп для Министерства сельского хозяйства и рыбоохраны, тогда – вперед! Сдать меня полиции – просто идеальный способ начать процесс. Ну что, вы дадите мне его адрес?
Он пошлепал губами еще немного, но затем словно встряхнулся и, приняв для себя решение, начал украдкой разбрасывать театральные взгляды по всему ресторану – так, будто давал понять остальным обедающим: «Я Не Собираюсь Передавать Этому Человеку Никаких Важных Листочков Бумаги».
Я взял у него адрес, залпом проглотил остатки кофе и поднялся из-за стола. Уже на выходе я обернулся. О’Нил явно прикидывал, как бы смыться в отпуск на весь следующий месяц.
Адрес привел меня в Кентиш-Таун, к одной из муниципальных малоэтажек постройки шестидесятых годов. Свежевыкрашенные деревянные вставки, цветочные ящики на окнах, аккуратно подстриженная живая изгородь и отштукатуренные гаражи с одной стороны. Даже лифт работал.
Я стоял в ожидании на открытой площадке третьего этажа и пытался представить себе, какая же серия вопиющих бюрократических ошибок должна была произойти, чтобы район выглядел настолько ухоженным. Почти везде в Лондоне принято собирать помойные баки с зажиточных улиц и вываливать их содержимое в микрорайонах, застроенных муниципальными домами, а для довершения картины полагается еще и подпалить парочку «фордов-кортин». Везде, но только не здесь. Здесь было чисто, прилизано, все работало, а люди явно не испытывали ощущения, что достойная жизнь происходит где-то там, за горизонтом. Мне даже захотелось написать кому-нибудь резкое письмо. А затем разорвать его в клочья и расшвырять по всему газону.
В этот момент распахнулась украшенная стеклянным витражом дверь с номером четырнадцать. На пороге стояла женщина.
– Здравствуйте, – сказал я. – Меня зовут Томас Лэнг. Мистер Райнер дома?
Пока я излагал суть дела, Боб Райнер кормил золотых рыбок.
На сей раз он был в очках и желтом свитере для гольфа – что, вероятно, разрешается крутым парням, когда у них выходной. Его жена принесла чай с печеньем. Первые десять минут мы оба чувствовали легкую неловкость. Я поинтересовался, как его голова, а он сказал, что иногда побаливает; тогда я сказал, что мне очень жаль, а он сказал, чтоб я не беспокоился, так как головные боли у него случались и раньше – еще до того, как я его треснул.
– Как думаешь – достать сможешь? – спросил я.
Он постукал пальцами по стеклу аквариума – рыбок, похоже, это нисколько не впечатлило.
– Это недешево, – ответил он, немного подумав.
– Ничего.
И
6
В Оксфорде – прорва ученых,
Грамотный это народ.
Но кто самый мудрый на свете?
Конечно же, мистер Тоуд!
Остаток моей экскурсии по Лондону ушел на разного рода приготовления.
Сначала я напечатал длинное, невразумительное заявление, описывающее, естественно, лишь те моменты моих похождений, где я показал себя порядочным и умным человеком. Заявление я передал мистеру Халкерстону из Национального Вестминстерского банка в Суисс-Коттедже. Длинным оно получилось потому, что некогда было сочинять короткое, а невразумительным – потому что в моей печатной машинке не хватает буквы «д».
Халкерстон как-то даже разволновался. Не знаю, то ли из-за меня, то ли из-за толстого коричневого конверта, что я ему всучил. Он спросил, не будет ли у меня каких-то особых инструкций насчет обстоятельств, при которых следует его открыть, и, когда я сказал, что полностью полагаюсь на его здравый смысл, он поспешно положил конверт на стол и попросил кого-то из служащих немедленно забрать его и унести в хранилище.
Остаток полученной от Вульфа суммы я перевел в дорожные чеки.
Почувствовав себя состоятельным человеком, я отправился в уже знакомый «Блиц Электроникс» на Тоттнем-роуд, где провел около часа за беседой о радиочастотах с очень милым человеком в тюрбане. Индус заверил, что «Зеннхайзер Микропорт SK 2012» – это именно то, что мне нужно, и чтобы я не поддавался ни на какие суррогаты. Я и не поддался.
Затем я отправился на восток, в Ислингтон – повидаться со своим адвокатом. Тот долго тряс мне руку и добрую четверть часа убеждал, что мы непременно должны сыграть в гольф еще раз. Я согласился, что это замечательная мысль, но заметил, что, строго говоря, чтобы сыграть в гольф еще, нам надо сыграть хотя бы раз. Адвокат залился краской и сказал, что, должно быть, спутал меня с неким Робертом Лэнгом. Я ответил, что, мол, бывает, и мы занялись моим завещанием, согласно которому все мое движимое и недвижимое в случае моей смерти отходило Фонду помощи детям.
А затем, когда до возвращения в окопы оставалось сорок восемь часов, я столкнулся с Сарой Вульф.
Когда я говорю «столкнулся», я действительно имею в виду, что столкнулся с ней.
На пару дней я взял напрокат «форд-фиесту». «Фиеста» должна была возить меня по Лондону, покуда я не заключу окончательный мир со своим Создателем и своими Кредиторами; и так уж случилось, что по ходу моей миссии я оказался в желанной близости от Корк-стрит. И вот, без какой бы то ни было причины, в которой я готов был сознаться, я свернул налево, затем направо, а затем еще раз налево – пока не очутился среди галерей, большая часть которых уже закрылась. В памяти всплыли счастливые дни. Разумеется, в реальности они вовсе не были такими уж счастливыми. Просто днями с Сарой. Но мне этого хватало.
Солнце стояло низко и светило ярко. Кажется, из радио сочилось что-то вроде «Ну разве она не ангел?», когда я на долю секунды повернул голову к дому Гласса. И как раз в тот момент, когда я поворачивал ее обратно, прямо передо мной, откуда-то из-за фургона, вдруг метнулась вспышка голубого.
Да-да, настаиваю, «метнулась». По крайней мере, именно это слово я употребил бы при составлении протокола. Хотя, наверное, «шагнула», «выбрела», «выдвинулась» и даже «вышла» – любой из этих глаголов был бы гораздо ближе к истине.