Торговец пушками
Шрифт:
– Хорошо, – произнес он.
Я ответил ему долгим взглядом.
– Что «хорошо»?
Но Умре уже глядел куда-то за мое плечо, подавая кому-то сигнал, и я почувствовал движение у себя за спиной.
– Еще увидимся, Том, – сказал Барнс.
Я обернулся. Он отступал, медленно и небрежно, словно давая понять: «Я буду скучать». Наши взгляды встретились, он послал мне иронический салют и, развернувшись, быстро зашагал к военному джипу, припаркованному в тылу автомобильной армады. Увидев приближающегося Барнса, блондин в штатском завел мотор и дважды посигналил, разгоняя толпу перед капотом. Я повернулся к Умре.
Тот
– Что «хорошо»? – повторил я свой вопрос и подождал, пока слова преодолеют пропасть между нашими мирами.
– Вы сделали, как я хотел, – ответил Умре. – Как я и предсказывал.
И снова кивнул. Мол, здесь маленько обкорнаем, там чуток подберем – да, полагаю, с этим лицом еще можно что-то сделать.
– Кое-кто, мистер Лэнг, – продолжал он, – кое-кто из моих друзей предупреждал, что с вами будут проблемы. Мол, вы из тех, кто может встать на дыбу. – Он вздохнул чуть глубже. – Но я оказался прав. И это хорошо.
А затем, по-прежнему не сводя с меня глаз, отступил на шаг в сторону и открыл пассажирскую дверцу «тойоты».
Я смотрел, как Сара медленно вылезает из машины. Как она выпрямляется – руки сложены на груди, словно отгораживаясь от предрассветного холода, – и поднимает лицо ко мне.
Мы были так близко!
– Томас, – произнесла она, и на секунду я с головой погрузился в эти глаза – до самых глубин – и коснулся того неведомого, что привело меня сюда. Того поцелуя мне не забыть никогда.
– Сара.
Я потянулся и обнял ее обеими руками, укутывая, заслоняя собой, пряча ее от всех и вся. Она стояла неподвижно, все так же держа руки перед собой.
Я опустил правую руку, скользнул по бедру и незаметно просунул между нашими животами.
Вот оно. Я стиснул пальцы. И прошептал:
– До свидания. Она подняла глаза:
– До свидания.
Металл еще хранил тепло ее тела.
Я разжал объятия и медленно повернулся лицом к Умре.
Тот вполголоса разговаривал с кем-то по мобильнику. Поймав мой взгляд, Умре улыбнулся, голова его чуть склонилась набок. Но тут он увидел выражение моего лица. Что-то явно было не так.
Он опустил глаза на мою руку, и улыбка моментально слетела с его лица, словно апельсиновая кожура с разгоняющегося автомобиля.
– Господи боже! – послышался голос сзади. Полагаю, это означало, что пистолет заметил не он один. Трудно сказать, кто это был, поскольку я не сводил глаз с Умре.
– На дыбы, – сказал я.
Умре таращился на меня, мобильник медленно опускался вместе с рукой.
– На дыбы, – повторил я. – Не на дыбу.
– О чем... о чем вы говорите?
Умре не сводил глаз с пистолета, и его понимание происходящего, эта прелесть нашей маленькой интермедии рябью подернула море тугих рубашек.
– Правильное выражение – «встать на дыбы», – сказал я.
10
Солнце надело шляпу,
Гип-гип-гип-гип, ура!
Итак, мы снова на крыше консульства. Это просто чтоб вы знали.
Солнце уже высовывает макушку по всему горизонту,
Хотя, конечно, в этом случае я бы их услышал.
Надеюсь.
– Что вам нужно?
Это Умре. Он за моей спиной – вероятно, футах в двадцати. Я пристегнул его наручниками к пожарной лестнице, пока занимаюсь своими делами, и ему, похоже, это не очень нравится. И вообще, он весь какой-то чересчур возбужденный.
– Что вам нужно?! Умре переходит на крик.
Я ничего не отвечаю, и он продолжает орать. Это даже не слова. По крайней мере, я не могу различить ни одного. Насвистываю несколько тактов непонятно чего, чтобы заблокировать его крики, и продолжаю прикреплять зажим А к хомуту В, при этом убеждаясь, что шнур С не застрял в скобе D.
– Что мне нужно, – говорю я наконец, – так это чтоб вы увидели все своими глазами. Вот и все.
Теперь я поворачиваюсь и смотрю на него. Я хочу видеть, как ему не по себе. А ему очень даже не по себе – и я доволен. Я ничуть не против.
– Вы сумасшедший, – кричит он, напрягая кисти. – Я здесь. Вы что, не видите? – Он смеется – или почти смеется, – так как не может поверить, что я настолько глуп. – Я здесь. И «Аспирант» не прилетит, потому что я здесь.
Я снова отворачиваюсь и, щурясь, вглядываюсь в стену солнечного света.
– Ну, я очень надеюсь, что вы правы, Наим. Очень. Надеюсь, у вас по-прежнему больше одного голоса.
Повисает пауза, и когда я поворачиваюсь к нему, то вижу, как лоск скукожился, обернулся гримасой.
– Голос? – спрашивает Умре едва слышно.
– Голос, – повторяю я.
Умре внимательно смотрит мне в глаза:
– Я не понимаю.
Приходится сделать глубокий вдох и объяснить:
– Вы больше не торговец оружием, Наим. Я лишил вас этой привилегии. За ваши прегрешения. Ни богатства, ни власти, ни связей, ни членства в «Гаррике». – Последнее не произвело никакого эффекта, так что, возможно, он там никогда и не состоял. – Сейчас вы обычный человек. Как и все мы. И как у любого человека, у вас всего один голос. Хотя это правило соблюдается не всегда.
Прежде чем ответить, он тщательно обдумывает свои слова. Он знает, что я псих, а потому со мной нужно обращаться очень мягко.
– Я не знаю, о чем вы говорите.
– Еще как знаете. Вы другого не знаете – знаю ли я, о чем говорю. – Солнце подтягивается чуть выше и привстает на цыпочки, чтобы получше разглядеть нас. – А говорю я о тех двадцати шести, кто выиграет от успеха «Аспиранта» напрямую, и еще о сотнях, а может, и тысячах, что выиграют косвенно. Тех, кто работал, лоббировал, совал взятки, угрожал и даже убивал ради того, чтобы подобраться поближе к кормушке. У них тоже есть голоса. И как раз сейчас Барнс наверняка беседует с ними и требует ответа: да или нет. И кто его знает, какой там выйдет расклад?