Торлон. Трилогия
Шрифт:
— Ты что, серьезно об этом думаешь?! — поразился Норлан, заметив, каким рассеянным стал взгляд Хейзита после неосторожно брошенного вопроса. — Перестань! Я пошутил! — Он рассмеялся недобрым смехом. — Да если Ракли позволит мне с моими людьми отправиться в Пограничье, обещаю, что нам не придется думать о новых укреплениях. Мы уничтожим всех шеважа, сколько бы их ни было. Только если мы, как всегда, не будем ждать, чтобы шеважа ушли или вымерли сами по себе.
— А ты заметил, на что в моем рассказе обратил внимание Локлан? — Фокдан сел на лавку спиной к реке. — Кажется, он понял, что сегодня уже недостаточно говорить о пусть даже полном истреблении шеважа. У нас, судя по всему, появились новые соседи. И это тем хуже, чем меньше мы о них знаем.
— А на что нам тогда мерги, умеющие убивать врага, не сходя с коня, на что сверы, силе которых может позавидовать любой? А твои сомнения, виггер, я нахожу опасными.
— Благодарю за откровенность, — ответил Фокдан. — В твоем возрасте я рассуждал примерно так же. И сейчас твердо знаю, что опаснее всего — отсутствие сомнений. Если бы мы не были уверены в том, что шеважа никогда не познают секретов огня, мы бы строили заставы из камня. А теперь сам видишь, что выходит.
— Ракли зовет, — сказала появившаяся из-под пола голова Олака. — Я провожу.
— Всех зовет? — уточнил Норлан. — И меня?
Но Олак уже скрылся.
— Пошли, там разберемся, — поднялся с лавки Фокдан. — Удивительно, как быстро про нас вспомнили.
Они снова спустились по приставной лестнице, но пошли по стене не туда, откуда привел их Норлан, а в противоположном направлении, миновали несколько групп эльгяр, вооруженных ростовыми луками и многозначительно умолкавших при приближении посторонних, и неожиданно оказались перед деревянным мостиком, переброшенным прямо из стены Меген’тора. Две прикованные к его углам цепи соединялись с толстой балкой, которая могла подниматься, когда внутри башни опускали ее противоположный конец. Специально для балки в стене была выбита узкая ниша, в которой она утопала полностью, когда мост поднимался, загораживая, как щитом, сводчатый вход внутрь. Именно через этот вход они теперь и прошли следом за Олаком, который всю дорогу даже ни разу не оглянулся.
Хейзит никогда прежде не бывал в Меген’торе, однако слышал от отца и других строителей достаточно, чтобы сообразить, что сейчас они находятся между первым и вторым этажами. Вверх и вниз вела винтовая лестница, по которой, как по печной трубе, поднимались всевозможные запахи, свидетельствовавшие о том, что в замке есть жизнь. Если б не они, холод камней и тишина, нарушаемая лишь шуршанием шагов, производили бы впечатление заброшенности и необитаемости.
Олак повел их вниз.
Хейзит воспользовался случаем и провел ладонью по шершавому камню стены. Странно, но поверхность камня больше напоминала обожженную глину, как на сколах глиняных горшков, которых он немало перебил в детстве к праведному возмущению матушки. Она крошилась, если поддеть ее ногтем посильнее. Что бы это могло значить? Неужели камень со временем теряет свою былую прочность? Ему приходилось об этом слышать, но ведь не настолько же. Еще Хейзит не преминул отметить форму камней в кладке. То есть не столько саму форму — почти ровные прямоугольники, — сколько их небольшой размер и взаимную схожесть. У каждого камня в стенах, которые возводил отец, был свой характер, а здесь они настолько походили один на другой, что возникало ощущение, будто их сделали чуть ли не руками, чуть ли не вылепили из глины.
Хейзит остановился как вкопанный и стал ощупывать стены, проверяя свою сумасшедшую догадку. Ведь если из глины лепить не кувшины и чаши, а камни, которым можно заранее придать необходимые размеры, то, сложенные вместе и промазанные клейким раствором, они будут куда надежнее деревянных бревен. Тем более что, однажды пройдя через огонь обжига, они больше не будут подвластны пламени. Камни, рожденные огнем! Почему же он раньше до этого не додумался? Ведь вабоны давным-давно разрабатывают огромный глиняный карьер, вырытый вверх по течению Бехемы, но строители, пользовавшиеся плодами труда гончаров в повседневной жизни, никогда не брали этот их метод на вооружение. Хотя так тоже нельзя сказать: ведь если сейчас Хейзит, сам того не желая, разгадал секрет постройки Меген’тора, это лишь означает, что о нем просто забыли. Кто же и когда возвел эту башню на самом деле?
— Так и будешь там стоять, лапая стену? — выглянул из-за поворота Фокдан. — Идем, еще успеешь насмотреться.
Хейзит поплелся следом, но мысли его были уже далеко. Он представил себе, как строители складывают лиг’бурны, — он даже придумал подобающее название этим рожденным в пламени камням — в штабеля, обвязывают их веревками и погружают в повозки, чтобы везти через Пограничье на заставы. Новых камней так много, что те, которые не успевают отправлять, продают обитателям Вайла’туна, а они в свою очередь нанимают строителей, чтобы строить себе красивые дома, прохладные, как Меген’тор, летом и теплые зимой. Первым делом он отстроит матери новую таверну, в которой будет еще просторнее и уютнее, а сам поселится по соседству в маленькой башне, построенной специально для его любимой жены — той самой одинокой всадницы с загорелыми ногами и длинными каштановыми волосами. Пусть даже она из эделей — у него появится столько денег с продажи лиг’бурнов и последующих заказов на строительство, что он сможет позволить себе приблизиться к ней и сделать предложение, не боясь быть отвергнутым. К тому времени он уже станет знаменитым строителем, наконец-то избавившим вабонов от угрозы нашествия шеважа, и любой отец согласится отдать за него свою дочь. Но ему нужна будет только она, смелая и независимая наездница в коротком платье.
Фокдан дернул его за руку.
— Что ты улыбаешься? Очнись! Если Ракли сейчас тебя увидит, он решит, что ты совершенно сбрендил, и не будет нас даже слушать.
— Будет, — сказал Хейзит уверенно, скрывая, однако, охватившую его радость от неожиданного открытия, которое нельзя было назвать иначе как «внезапным озарением». — Только вас, а не меня. Так что лучше я постою и помолчу.
«Внезапное озарение» относилось к тем вещам, о которых любили упоминать проповедники того или иного культа. Герой оказывался лицом к лицу с войском неприятеля, в решающий миг его посещало озарение, и он обрушивался на врага с удесятеренной силой, громя превосходящие его по численности ряды шеважа и обращая их в позорное бегство. Проповедники описывали это ощущение как «знание победы». Не было у вабонов героя, хотя бы раз не испытавшего его. Вот и Хейзиту теперь мерещилось, что он безошибочно знает ответ на тот самый важный вопрос, которым никогда прежде даже не задавался.
Их провели по сумрачной галерее, занавешенной пыльными коврами и скупо освещенной через узкие прорези в стенах под высоким потолком. Торчавшие из стен факелы были погашены.
Из галереи вело четыре двери, за которыми, как догадался Хейзит, находятся опочивальни для гостей, для хозяев, для прислуги и тронная зала для приемов и советов.
Олак подвел спутников к дальней двери, которая оказалась приоткрыта, и постучал. Ему не ответили. Заглянув внутрь, он поманил их пальцем, открыл дверь и вошел…
Под Флагом серо-золотым
За дверью, как и предполагал Хейзит, оказалась круглая зала со сводчатым потолком. Посередине стоял вырезанный из цельного ствола дуба массивный стол, окруженный пятью креслами с высокими, обтянутыми мягким синим бархатом спинками. Все кресла были помечены различными гербами, представлявшими собой сочетания доспехов, оружия, растений и животных. Они ярко выделялись на синем фоне и первыми привлекали к себе взгляд вошедшего. Затем гость обращал внимание на стулья попроще, выстроенные двумя рядами вдоль стен. Если кресла предназначались для наиболее приближенных советников Ракли, то стулья — для всех остальных, кто имел право участвовать в совете.
Было похоже, что Норлан, как и Хейзит, ступил на каменный пол легендарной Тронной залы впервые. Он внимательно озирался по сторонам, не то вспоминая слышанные об этом месте истории, не то стараясь получше запомнить увиденное.
Из центра свода вниз опускалась цепь, на которой над самым столом висело здоровенное деревянное колесо, сплошь утыканное толстыми свечами. Сейчас свечи были погашены за ненадобностью, поскольку из единственного бокового окна на стол падал косой солнечный луч, показавшийся Хейзиту пыльной радугой. Пыль здесь происходила от мебели и растянутых по стенам шкур убитых на охоте животных, а цвета радуги свет приобретал, проходя через затейливый витраж, больше похожий на распустившийся прямо в стене цветок, нежели на окно.