Торпеда для фюрера
Шрифт:
— Лучше уже в кальсоны икай.
— И то правда, — согласился Яков. — Говорят же, что «ик» — это только заблудившийся «пук». Ладно, хватит о прекрасном. Ты как вообще?
— Спрашиваешь.
…Во избежание разбирательств — как-де допустил?! — и понимая, что нет такого расклада, при котором не получить ему по шеям (в самом уменьшительно-ласкательном случае — за антисанитарию), подполковник Т.И. Кравченко предпочёл сбагрить расхворавшихся заключённых на больничную койку. Может, клизмой всё дело и обойдется? А для пущей конспирации…
— Ты их в ведомственный госпиталь не вези, — не то чтобы просительно, но панибратски приобнял он за плечи отутюженного лейтенантика конвоя. — Тут неподалеку больница водников есть…
Но лейтенанта Столбова не проведёшь.
— Не имею права, товарищ подполковник, у меня сопроводительная записка вот, — полез он в нагрудный карман гимнастёрки.
Но «товарищ подполковник», окончательно расстроенный, только отмахнулся:
— Вези куда знаешь.
Хроники «осиного гнезда»
10–28 сентября 1942 г. База торпедных катеров в Якорной бухте
Два дня шла внеплановая проверка торпед, официальное расследование, переговоры с региональным командованием и штабом кригсмарине. В море никто не рвался, тем более, что у трёх катеров, «S-28», «S-72» и «S-102», выработался мотроресурс и подошли сроки планового ремонта.
Часть экипажей оставили на берегу — направили на краткосрочный отдых в санаторий Гелек-су, в компанию к подводникам и итальянским катерникам. А шнельботы малым ходом отправились в Констанцу, поскольку ремцеха ни в Николаеве, ни тем более в Севастополе пока ещё не восстановили настолько, чтобы они могли производить замену двигателей. Да и доставлять ремкомплект в румынский порт из рейха было проще. После их ухода в Якорной бухте оставались лишь два катера, «S-26» капитан-лейтенанта Мюллера, который прошёл ремонт в августе и не участвовал, к досаде своей, в славных рейдах на траверзе Анапы, и только что переведённый из Нормандии на Чёрное море «S-49» Герхарда Брюгена. Выходили они вдвоём в поиск трижды, в ночи на 20, 24 и 28 сентября. Каждый ночной поиск командиры шнельботов считали удачным: три атаки с расходом по две торпеды в каждой — и уничтожено три судна суммарным тоннажем в 5000 брт.
Вот только из радиоперехвата узнали, затем проверили с особой тщательностью по картам, а потом ещё и воздушная разведка подтвердила, что с победными реляциями торопиться не надо.
«Угри» первых двух атак слегка выщербили две скалы чуть севернее Геленджика, а третьей — добавили ещё две пробоины в корпусе разбитого подводниками ещё в 1941 году старого транспортного парохода «Дон», который затонул только до шестого шпангоута, зацепившись килем за подводную скалу.
Смена курса
Туапсе. Лето 1943 г. По дороге в госпиталь Смерша НКВД
— И куда везёшь? — лениво поинтересовался старший сержант Сухоруков у водителя бесхитростно-чёрного фургона с зарешёченным оконцем, вскочив на подножку форда «ГАЗ-АА» и примерно игнорируя лейтенанта Столбова.
— Вообще-то не твоего ума дело, сержант, — рассудительно ответил пожилой ефрейтор, разглаживая казацкие усы большим пальцем. — Но…
Он насмешливо прищурился на новенький ленд-лизовский «студебеккер», внезапно перегородивший «автозаку» дорогу. Выскочил «студер», как чёрт из табакерки, из проходного двора, из-под деревянной террасы, в самой дореволюционной теснине, где и не развернёшься между теми столбами, что террасу подпирают, чтобы при этом не разворотить полдвора.
— Но, вообще-то, в госпиталь везу.
— Отставить, ефрейтор! — возмущённо взвизгнул лейтенант НКВД, выталкиваясь в фанерную дверцу полуторки. — Что вы каждому встречному! Что происходит?!
Происходило и впрямь нечто странное, нехорошее, несоветское что-то происходило. Вместо того чтобы с куриным переполохом шарахнуться в сторону, вжаться в трещины штукатурки, закатиться куда подале, свернувшись испуганной мокрицей, — с самоубийственной храбростью неизвестные перегородили дорогу страшному, почти инфернальному «воронку», да ещё и допрашивают тут… Можно сказать, самому Харону посреди Стикса проверку документов учиняют. «Это ж какая служба, какое подразделение себе такое позволить может?!» — возмущённо глотал душную пыль лейтенант Столбов, выскочив из кабины и решительно направляясь к пятнисто-зелёному «студебеккеру». Кипел он, лейтенант то есть, праведным гневом: де, кто это охамел до такой степени, что высочайше установленный порядок вещей на попа ставит? Можно сказать, единственно верное мировоззрение пересмотру подвергает?
Кипел-то кипел лейтенант, но как-то боязно, что ли, неуверенно. Сразу, до тошнотного ощущения в желудке, не понравился Столбову вид возмутителей его гордого, непогрешимого и неуязвимого спокойствия. Из камуфлированного грузовика на него с ленивым любопытством, через локоть, смотрел неизвестный майор с опытной сединой на висках, из-под молодецки задвинутой на затылок фуражки. И взгляд его серо-стальных глаз был неприлично-таки безбоязненным.
— Кто такие? — демонстративно поправляя кожаную кобуру нагана, спросил Столбов.
— 2-й разведотряд разведотдела флота… — подумав даже, дескать — а стоит ли? — нехотя ответил майор.
— Освободите дорогу! — решительно помахал рукой лейтенант.
— Разведотряд флота, — словно глухому, повторил ему майор.
— Я слышал, освободите…
— Слышал, да не слушал, — лениво почесал мизинцем подстриженные седые усы майор. — Разведотряд флота! — и ткнул большим пальцем за спину, в сторону брезентового фургона.
«Чёрт…» — слегка опешил лейтенант НКВД, наконец-то поняв, словно прозрев сквозь брезент рентгеном: там, в фургоне, ни много ни мало, — а целый разведотряд флота.
— Какого чёрта?! — всё ещё криком, но уже несколько истерично и поэтому сипло, ругнулся лейтенант Столбов.
— А вот это уже больше похоже на разговор, — оживился майор, стряхнув нагловатую ленцу. — А то орёшь, как глухонемой. Спрашивали — отвечаем.
Низкая дверца «студебеккера» распахнулась, заставив Столбова слегка попятиться — на коленях майора отблескивал зловещим глянцем «ППШ» — и майор соскочил на запыленный булыжник мостовой. — Там у тебя (он показал стволом ППШ) наши ребята…