Тортоделка
Шрифт:
То, что пришлось пережить в связи с последними событиями, давно сломало стену. Нет, я до сих пор не верила ему, как мужчине, который клялся ценить и уважать свой выбор, но смогла поверить, как мужу, который ради своей жены и ребёнка не жалел себя и не раз вставал грудью перед опасностью. Вот и сейчас, я понимала, что он уехал на поиски следа и это не невинная поездка. Сказать, что я переживаю — ничего не сказать.
— Вик, ты тут? — оказывается Миша что-то говорил мне.
— Прости. Я не слушала… Что ты говорил? Повтори, пожалуйста, — виновато подняла на него взор.
— Я
— Хорошо, я сейчас посмотрю, — кивнула и поспешила скрыться от него, но мужчина мягко тормознул, коснувшись ладонью плеча.
— Потом. А сейчас сядь, — прозвучало как приказ. Воспротивиться не посмела. — Ты переживаешь и я понимаю всё, но Гера не стал бы настолько рисковать.
— Стал бы, — мотнула уверенно головой. — Он всегда движим эмоциями, потому постоянно и совершает ошибки.
— Антон заверил, что с Ярославом Герман будет в безопасности, — произнёс, как заученный текст.
— Ярослав — человек! Пусть у него полно каких-то там заслуг за спиной, но это в прошлом. До того, как он был вынужден уйти в следователи. Значит, травма — его недостаток. Откуда вам известно, подведёт ли она его в ответственный момент?
— Ты — сурова…
— Да! Я и моя семья идут по краю пропасти и пытаемся выбить у жизни ещё хоть маленькую крупицу времени для счастья. Я не могу спокойно думать о том, что это всё сейчас в руках моего непутевого мужа и подбитого прошлым следователя.
Умолкла, стараясь утихомирить себя на начале.
— Вика, ты не имеешь право говорить так. Мы не знаем, что там происходит. Не дай бог, что-то жуткое, но эти двое — калека-сыщик и твой непутевый — в данный момент, там ради тебя. Ты просто обязана верить в них и молиться о хорошем исходе.
Конечно же, я — бессовестная. С чего думаю о себе, а не о них? Потому что другого мне не дали. Либо я буду тихо дуться на них и хранить свой психологический барьер от новых угроз малышу, либо начну сходить с ума и накручивать себя, чтобы вновь очутиться на больничной койке. Я выбрала скептизм и не смогу донести это до Миши, отчего ещё горше. Веки зажгли накатившиеся слёзы. Вот теперь мне их не сдержать. В горле свело раскаленное железо и я поспешила покинуть собеседника.
— Можно я приму ванну? — быстренько встала.
— Конечно. Только не закрывайся, — подчеркнул старое условие мужчина.
— Я в порядке. Это не обязательно.
— Я сказал, — подчеркнул напористей. — Лучше пообещай, чтобы мне не пришлось проверять потом.
— Что дверь выломаешь? — сморщилась, неверя.
— А там и проверим, — пробуравил серым взором, в которых заплясал огонёк строгости.
— Ладно-ладно, уговорил, — сдаться — меньшее из двух зол. — Не буду закрываться.
Одарила его последним оценивающим взглядом и прошлёпала к своей сумке. От такого обращения даже слёзы ушли. Умеет же усмирять.
Душ врубила помощней и настроилась на воду из глаз, но не вышло. Кажется всю "малину" испортил. Ладно, нет значит нет.
От водных процедур стало сразу лучше,
Влетел так, что попятилась прямо в душевой кабинке. Замер, глядя на меня.
— Полотенце! Я забыла полотенце… — почти заорала, видя, как Миша лишился дара речи и просто пялиться на моё неглиже. Я в свою очередь так же растерялась, заливаясь краской конфуза и никак не могла правильно среагировать. — Миша! — голос ушёл в нотки отчаяния и, видимо, это наконец его отрезвило. Ойкнул и вылетел из ванной комнаты.
Панически оглядывалась. Тут кроме мочалки прикрыться абсолютно нечем. В груди снова ёкнуло, когда он вошёл. Только теперь закрыл глаза рукой, опустив голову максимально вниз. Протянул банное полотенце. Быстренько приняла и обернулась в него.
— Прости, просто испугался когда ты позвала… Думал, что тебе стало плохо, — начал оправдываться Дементьев.
— Да, но всё оказалось чересчур банально, — проворчала в ответ.
Посмотрел на меня и взгляд вновь опускался ниже. Навряд ли он сейчас видит на мне махровую преграду.
— Миш, это просто анатомия. Думай об этом, — нервно поёжилась от его взора.
— Или физика… Извини.
— Ты уже извинился, — попыталась улыбнуться.
— Я сейчас не за это извиняюсь, — выпалил он и, решительно шагнув ко мне, заключил в свой крепкий кокон. Руки пленили голову. Серые глаза завладели моими. Синхронно опустили взгляды на губы друг друга, но первый шаг снова сделал он. Впился жарким поцелуем, прорвав доступ в рот. Сильные руки то нежно, то больно сжимали, порабощая в слиянии.
Я даже не успела отобразить, как он уволок меня из ванной в комнату и уложил на кровать.
Герман
Настырный гул лез в уши. Голова кружилась в вихре бесполезных картин. Позыв рвоты мутил рассудок. Едкий трупный запах снедал всё моё нутро.
— Герман, — шипение и зов где-то рядом. — Гера! Ну же… Очухивайся!
Продрать глаза было недостаточно. В полумраке с трудом распознавал силуэты. На полу кто-то лежит и недвижим. Вгляделся тщательней — тёмное пятно на полу рядом и нет характерного движения, говорящего, что человек жив и дышит. Рядом кто-то продолжает звать. Подобие контузии с трудом даёт осознать, что я в беде. Как так? Я же должен был ждать… Кого блять ждать?! Не могу вспомнить.
— Гера, мать твою, ну повернись на меня… Давай же!
Знаю этот голос. Да, он сейчас во всём разбереться. Всё решит. Где он? Повернулся на звук. В глазах по-прежнему плывёт, а тело упёрлось во что-то крепкое и пленящее. Дернулся. Облом!
— Тих, не трать силы! Нас связали. Бермуд, давай же! Соберись! Ты мне нужен!
Слова подобны иерихонской трубе, но я внял. Собрал картинку в кучу и напряг голову. Ярослав сидит сбоку, пленен так как я к стулу, смотрит на меня. На его лице кровь от разбитой губы и испарина. Тут же вспомнил, как жду его в машине, звон стекла сбоку от меня и удар по голове. Дело — дрянь!