Торжество смерти
Шрифт:
Она была сильно возбуждена и прекрасна собою. Ее красота сияла, как факел. Длинное змеиное тело дрожало под легкой тканью. Большие темные глаза блестели, как в минуты высшего наслаждения. Она была воплощением сильного сладострастия, повторявшего: «Я всегда вызываю в тебе желание… Я сильнее твоего ума. Запах моей кожи может разрушить в тебе целый мир…»
— Нет, нет! — повторял Джиорджио, схватывая ее за руки почти с резкой решимостью, которую он был не в состоянии смягчить.
— Ах, ты не хочешь? — засмеялась Ипполита. Ей
Джиорджио спохватился. Чтобы увлечь ее в ловушку, он должен был представиться страстным, нежным и ласковым. Несомненно, что после этого ему удалось бы склонить ее погулять с ним ночью, отправиться на последнюю прогулку. Но он прекрасно понимал в то же время, что не должен ни в каком случае истратить в чувственном наслаждении той нервной энергии, на которую он должен был рассчитывать для будущего поступка.
— Ах, ты не хочешь? — повторила женщина, прижимаясь к нему и глядя ему прямо в глаза с каким-то сдержанным безумием.
Джиорджио позволил увлечь себя в комнату. Они упали, обнявшись, на диван.
Тогда вся кошачья блудливость неприятельницы вылилась на тело того, которого она считала уже побежденным. Она распустила волосы, расстегнула платье и стала метаться и дрожать, как куст с пахучими листьями, чтобы излить весь свой запах. Казалось, она знала, что должна обезоружить, разрядить, ослабить этого человека, чтобы помешать ему погубить ее.
Джиорджио понял, что все потеряно. С помощью усилия, основным импульсом которого была животная ярость, он высвободился из объятий Ипполиты, оттолкнул ужасное создание обратно на диван и с отвращением и с гневом до судорог удовлетворил сведенными руками ее отчаянное чувственное желание.
Она стонала и вырывалась из его рук.
— Довольно, довольно, оставь меня!
Но, несмотря на то, что отвращение душило Джиорджио, он не выпускал ее из рук, видя, как судороги сводят ее и слыша страшный шум, производимый в ее животе вздрагиванием бесплодного и больного органа. Вся грязная сторона жизни была открыта перед его глазами.
— Довольно, оставь меня!
И вдруг ее охватил порыв нервного, безумного смеха, зловещего, как смех сумасшедшей.
Джиорджио испугался и выпустил ее, продолжая глядеть с явным ужасом и думая: «Не сумасшествие ли это?»
Она смеялась и смеялась, извиваясь всем телом, закрывая лицо руками, кусая пальцы, сжимая бедра; она смеялась и смеялась без удержу, вздрагивая, точно от протяжных звучных рыданий.
Иногда она переставала смеяться на несколько секунд, потом ее охватывал новый порыв. Ничто не могло звучать более зловеще, чем этот безумный смех в ночной тишине.
— Не бойся, не бойся! — говорила она в промежутки спокойствия, глядя на испуганное и удивленное лицо друга. — Я сейчас успокоюсь. Ступай, уйди отсюда, прошу тебя!
Он вышел на балкон, точно во сне. Тем
Смех прекратился. Джиорджио опять услышал в тишине тиканье маятника и мерные удары трепала на соседнем гумне. Стон в доме стариков заставил его вздрогнуть. Это страдала роженица.
— Все должно совершиться, — подумал он и, повернувшись, без колебания вступил на порог комнаты.
Ипполита лежала на диване бледная, спокойная и с закрытыми глазами. Чувствуя приближение друга, она улыбнулась.
— Поди сюда. Сядь здесь, — прошептала она, слабо пошевелив рукой.
Джиорджио наклонился и увидел, что ее ресницы влажны от слез. Он сел поблизости и спросил:
— Ты плохо чувствуешь себя?
— Мне немного душно, — ответила она. — Я чувствую здесь какую-то тяжесть, которая то спускается, то поднимается…
Она указала на середину груди.
— В комнате душно, — сказал он. — Почему бы тебе не сделать усилия и встать прогуляться? Воздух оживит тебя. Сегодня чудная ночь. Вставай, пойдем!
Он встал и протянул ей руки. Она подала ему свои и позволила поднять себя. Встав на ноги, она тряхнула голового, чтобы откинуть назад распущенные волосы, затем наклонилась поискать на диване потерянные шпильки.
— Где они могут быть?
— Что ты ищешь?
— Мои шпильки.
— Оставь, ты завтра найдешь их.
— Но я не могу причесаться без них.
— Оставь волосы распущенными. Ты нравишься мне так. — Ипполита улыбнулась. Они вышли вместе на балкон. Она подняла глаза на звезды и вдохнула благоухание летней ночи.
— Видишь, какая ночь? — сказал Джиорджио хриплым, но нежным голосом.
— Треплют лен, — сказала Ипполита, прислушиваясь к неумолкавшему шуму.
— Сойдем вниз, — сказал Джиорджио. — Пройдемся немного, вон до тех оливковых деревьев.
Он не сводил глаз с ее губ.
— Нет, нет… Останемся здесь. Погляди, в каком я виде. — Она указывала на свой смятый костюм.
— Что же такого? Кто нас увидит? Теперь мы, наверно, не встретим ни души. Ты можешь смело идти в таком виде. Я тоже пойду как есть, без шляпы. Здешняя местность для нас — почти сад. Пойдем!
Ипполита секунду колебалась; но она чувствовала потребность подышать свежим воздухом и уйти из дома, где, казалось, звучал еще отголосок ее ужасного смеха.
— Пойдем, — согласилась она. Сердце Джиорджио чуть не перестало биться при этих словах.
Инстинктивное чувство заставило его вернуться к двери освещенной комнаты и окинуть ее прощальным взглядом, полным тоски. Вихрь воспоминаний с безумной силой закружился в его душе.