Торжествующий разум
Шрифт:
Была уже глубокая ночь, когда он решился уйти от этой памяти. Но, даже покидая эту окаменевшую, но от этого не менее живую и горячую память, он знал, что, значит, быть настоящим человеком, борцом и Революционером. Это значило помнить и бороться, любить и ненавидеть. Знать и верить. И всегда побеждать, даже в миг самого тяжелого поражения. К концу третьей недели пришли сообщения, что Индия охвачена политической стачкой требующей невероятного, как казалось буржуазии, расширения свобод и прав трудящихся. Это известие встретило активный отклик конгресса. Началось обсуждение мер помощи.
Прохладным вечером того дня втроем Павел, Марко и Михаил сидели на играющем волнами берегу и, любуясь разбивавшимися
Дул прохладный западный ветер.
– Значит, ты думаешь, США долго не продержатся?
– спросил, Марко шевеля угли небольшого костра спрятанного в каменный очаг на песке.
– Осталось совсем немного, - кутаясь в тонкий свитер, отвечал Павел.
– Как только мы осуществим свой энергетический прорыв, а я знаю, что и в Новой Колумбии и Советской России уже развернуто производство биоэнергетических станций мы снова вырвемся вперед, но при этом мы обвалим всю их экономическую систему, основанную на ограниченности ресурсов. Ведь как только энергии станет достаточно для практически неограниченного производства материальных благ, капиталистические отношения превратятся в абсурд. Исчезнет потребность в эксплуатации труда, точнее она из своего естественного существа перейдет в противоестественное.
– Но я бы не стал торопиться с выводами, относительно того, как скоро рухнет капиталистический мир, - заметил Михаил.
– Почему?
– поинтересовался Марко.
– Все-таки у мирового буржуазного мира есть еще некоторый резерв устойчивости, хотя он и сокращается.
– Ну, это временное явление, - сказал Марко.
– И мы своей деятельностью беспощадно пожираем этот резерв. Да, по правде сказать, он и сам в своем разрушении породил вторую волну социалистических революций на планете. Взять хотя бы и информационный прорыв, начавшийся еще в последнее десятилетие ХХ века. Сейчас-то информационное, нематериальное производство шагнуло куда дальше, а разве оно не подрывает старый строй самым существенным образом?
– Капитализм существует тогда, - заметил Павел, - когда он экономически обоснован, необходим, возможен. В противном случае его нет и быть не может. И поэтому скоро его не станет.
Становилось прохладней, и даже жарко горевший костер и теплые свитера уже не спасали товарищей от усиливающегося западного ветра.
– Пойдем в помещение?
– первым предложил Марко.
– Попозже. Давай еще немного посидим и выпьем свой кофе, - ответил Павел, протягивая друзьям кружки, с горячим ароматным напитком.
– Хорошо, но не больше часа, - согласился Марко.
– Кстати, вы знаете, что со следующей недели в Москве проходит новый съезд Всемирной конфедерации труда?
– спросил Михаил.
– Нет, - признался, Марко, отчаянно согревая руки над ярким красно-золотистым пламенем и глядя на Павла, который, судя по выражению лица, тоже не был в курсе.
– Готовится целый ряд крупных мероприятий по организации и проведению всемирной акции протеста. Она по планам организаторов должна начаться через месяц и защитить нашу Революцию от возможного агрессивного вторжения янки.
– Это хорошо, - сказал согревшийся теплом кофе Марко.
– Мне помнится, дело нашей Революции было очень трудным, и если бы мы могли хотя бы рассчитывать на подобное содействие всемирной профсоюзной организации, то среди нас живых, было бы гораздо больше добрых и честных мужчин и женщин. Теперь скажи ты Пабло.
Новый порыв ветра поднял густые с проседью волосы Калугина и, перепутав их уже черт знает в какой раз за день, словно бы предложил ему вспомнить и почувствовать все то, чем он был и чем стал за прошедшие годы. Павел нахмурился, борясь с беспорядочными порывами внутренней стихии и улыбнувшись
– Я тоже все помню Марко. Это было трудное и великое время, - негромко рассказывал Павел, вдруг вспоминая и потоки москитов, и вой грозы, и сибирский снег, и проливные дожди, и сырую надоедливую жару, и добрую искренность погибших в боях и тюрьмах товарищей, и горячую безумную от робкого и грубоватого героизма любовь Вик.
– Но наше дело еще далеко от своего завершения. И даже если мы думаем, что он вот-вот закончит свой исторический бег, мы ошибаемся. Потому, что дело разума, дело прогресса - вечность. И разум, всесильный и могучий дарит нам в этой бесконечности свой высший дар - бессмертие. Никто не погиб и никто не исчез. И ответ тому, кто усомнится в этом, будет такой: "Есть грань, переходя через которую мы уже не можем умереть. И мы, и наши павшие товарищи прошли эту грань".
Эти слова согрели и без того горячие сердца друзей, и игривое пламя в очаге показалось им в эти минуты еще ярче и еще горячее, наполняя дыхание темной, звездной, безлунной ночи чувством вечной, живой памяти воплощенным в немеркнущее пламя огня. Огня истины и справедливости.
Эпилог
Ярко горели звезды и в потоки их света и странных далеких фиолетовых облаков со стороны, уплывающей вдали неразличимой голубой точки, шел, становясь, все больше и больше таинственный белый объект. Он был невероятно мал в этой бесконечности громад, и он был невероятно смел, раз решился покинуть свою ничтожную капельку жизни в огромном черном мире. Но чем было это мчащееся с огромной скоростью ничтожное пятно света? Кто находился в нем и зачем этот кто-то так неуклонно стремился к Сатурну? Это был космический корабль, его вели люди, и кольца Сатурна ждали его. Он приближался к ним, как могло показаться, медленно и только спустя продолжительное время смог подойти к одному из них, а вернее к чему-то обретающемуся в них своей жизнью. Шло время, и маленькая звездная соринка корабля нашла то, что искала. Она устремилась туда, сбрасывая скорость, и спустя час земного времени соединилась с большим серым шаром.
Зал наполнился светом, и одновременно с двух сторон проходя сквозь прямые стены, в него вошли две группы людей. С одной стороны это были обитатели станции, с другой ее гости с маленького белого корабля, что так проворно отыскал этот космический дом в потоке кружащегося вещества.
Они стояли, друг напротив друга храня молчание несколько секунд пока из каждого ряда не вышло по одному человеку. Со стороны землян это был уже не молодой, но крепко и уверенно сложенный человек с открытым лицом и добрым мягким взглядом. С противоположной стороны вышел высокий немного худощавый человек лет тридцати. У него были светлые коротко остриженные волосы, голубые глаза и тонкий слегка великоватый нос. Оба человека улыбнулись друг другу и протянули руки. Потом, влекомые какой-то непостижимой остальным природой, обнялись.
– Ты хорошо выглядишь Павел, - сказал голубоглазый блондин в легкой просторной одежде желтого цвета.
– Вот только есть немного морщин и должны быть седые волосы, но вижу, ваша медицина шагает вперед стремительно, и ты в свои шестьдесят выглядишь едва на сорок.
– А вот ты старый проказник несколько не изменился.
– А чего ради мне меняться?
– лукаво щурясь, спросил Эвил.
– Ну, просто из приличия, - шутливым тоном заметил Павел.
– Милый мальчик, - иронично произнес голубоглазый, - разве не я учил тебя плевать на все эти ваши консервативные приличия? Кстати тебе привет от Нота, он был жутко рад, когда узнал что вы собираетесь к нам в гости, да еще не дожидаясь приглашения.