Торжище брака
Шрифт:
— Я должна забыть его, должна обратиться к разуму и достоинству женщины, — повторяла Тамара. — Сердце должно подчиниться рассудку и необходимости! Погибла только моя мечта… разве я могу любить того, кого уже больше не уважаю?.. О, я буду бороться, но только без Бога, без высшей силы, победа немыслима!..
Тамара соскочила с кровати и бросилась на колени перед образами, висевшими в углу. Слабый, колеблющийся свет лампады освещал строгие лица Святых и сиял на венчиках, окружавших их головы.
Молодая девушка, сложив набожно руки, с верою и любовью устремила свой взор на образ Пресвятой Девы Марии и в горячей молитве просила Богоматерь поддержать ее и помочь ей изгнать из своего сердца эту недостойную любовь.
Отношения Тамары с подругами тоже были очень натянуты. Внутренняя связь между ними была нарушена, и молодая девушка скрепя сердце принимала их приглашения, не имея возможности отказаться. Однажды Катя Мигусова повредила себе ногу и по этому случаю просила своих подруг навестить ее в невольном заключении. Тамара сочла своим долгом побывать у нее и выразить свое участие. Но каково же было ее удивление, когда она застала больную в отличном расположении духа и так громко разговаривавшей, что голос ее слышен был за несколько комнат. У нее в это время сидели подруги Надя и Наташа.
Прерванный приходом Тамары разговор скоро вернулся к прежней теме. Речь шла об их общей подруге по пансиону, Ксении, которая выходила замуж за какого-то морского офицера и уезжала с ним в Одессу. Пользуясь этим случаем, присутствующие дамы выказали глубокое знакомство с интимными делами этого семейства и беспощадно критиковали будущих супругов. Затем, с такими же знанием и доброжелательностью, они перебрали целую массу своих знакомых. Двуличность подруг возмутила Тамару, так как она сама видела, как дружелюбно и предупредительно относились они при встрече к этим же самым особам.
Когда эта тема была окончательно исчерпана, разговор перешел на личные интимные дела, причем Надя с восторгом рассказала о своем знакомстве с молодым дипломатом Рожером де Ружемоном. Тамара почти не принимала участия в этой беседе, хотя в душе удивлялась, как может замужняя женщина так увлекаться едва знакомым ей человеком и так беззастенчиво хвастаться его чересчур частыми визитами.
Наконец Катя Мигусова, закуривая новую папироску, обратилась прямо к молодой девушке:
— Мы откровенно говорим перед тобой, святая Тамара, о наших делишках, а ты молчишь и скрытничаешь. Признайся-ка нам, кто пал жертвою твоих прекрасных глаз и твоей примерной добродетели?
— Никто, — отвечала, улыбаясь, Тамара. — В вашем пресловутом обществе, мне кажется, пленяет и побеждает одно золото, к тому же…
— Как — никто? — перебила Наташа. — Да ведь Тарусов без ума от тебя!
— Если бы ты дослушала, то узнала бы, что я сама не знаю, насколько я оценена. Мой отец об этом ничего не говорит. Может быть, Анатолий Павлович заблуждается на этот счет, и в один прекрасный день для него наступит разочарование, — закончила Тамара с легкой горечью в тоне.
— Твой отец поступает неосторожно,
— Что делать?.. Радуйся, что твой отец был практичнее и не скрыл твоего миллиона. Кстати, ты все еще хочешь сделаться княгиней?
— Более чем когда-либо, и я даже предвижу, что со временем я буду княгиней Угариной.
— Угариной? — переспросила Тамара, слегка краснея. — Но он, кажется, любит другую?
— Любовь — вещь непрочная! Впрочем, поживем — увидим! Я говорю только, что если дело устроится, то я не прочь променять свой миллион на черные глаза прекрасного Арсения. Он мне нравится, да уж пора и устроиться.
Приход нескольких дам прервал разговор, но в душе Тамары этот день оставил неприятное впечатление: ей были противны распущенность и цинизм ее подруг.
Вообще, несмотря на светскую жизнь, которая поглощала целые дни, едва оставляя время для необходимого отдыха, молодая девушка чувствовала внутреннюю пустоту, одиночество и какую-то грусть, делавшую по временам для нее ненавистным общество, в котором она вращалась. Она редко виделась с отцом, вечно погруженным в свои дела и целыми днями не бывавшим дома. Тамара замечала, что какая-то тайная забота удручала его. Что же касается мачехи, то молодая девушка начинала чувствовать к ней сильную антипатию. Ее ненасытная жажда удовольствий, дурной вкус и, наконец, полное равнодушие к мужу, которого она даже не скрывала, — все это возмущало Тамару. Частые посещения одного господина, с которым Ардатова позволяла себе массу бросающихся в глаза вольностей, окончательно оттолкнули молодую девушку от мачехи. Детей Тамара всегда очень любила. Гриша был окончательно заброшен и находился исключительно на попечении нянек. Зато Олю постоянно таскали то в цирк, то в театр. Когда у них бывали гости, девочка не покидала гостиной и ложилась спать в два, три часа ночи, если только не засыпала от усталости тут же где-нибудь на кресле. Мать систематически портила ее, поощряя в ней любовь к нарядам и детское кокетство. Она даже научила ее нескольким шансонеткам и опереточным ариям, которые та распевала с выразительностью, не свойственной ее летам. Тамара попробовала было заняться ею, так как немка-бонна не имела на нее никакого влияния, но Оля оказалась такой капризной, ленивой и упрямой девочкой, что она скоро потеряла терпение. Молодая девушка решилась однажды высказать своей мачехе, что, по ее мнению, непростительно так пренебрегать дальнейшим воспитанием Оли.
— Для нее необходимо взять хорошую, опытную гувернантку, которая постоянно была бы с ней и серьезно занялась бы воспитанием.
Ардатова с неудовольствием выслушала замечание своей падчерицы.
— Ольга еще слишком мала, чтобы серьезно учиться; совершенно излишне нанимать для нее хорошую дорогостоящую гувернантку. Право, мой друг, у нас нет средств делать такие большие затраты.
Тамара с удивлением посмотрела на нее.
— Нет средств! — повторила она. — Мы тратим баснословные суммы на свои туалеты и приемы, а для девочки у нас не на что взять гувернантку? Когда нас нет дома, она целые дни проводит в обществе прислуги.
— Оставим этот разговор и избавь меня, ради Бога, от нравоучений, — возразила сердито Ардатова. — Когда у тебя будут дети, ты сможешь воспитывать их по своей методе. У меня же свой взгляд на воспитание — и я не допускаю ничьего вмешательства.
Тамара замолчала. Ей не хотелось беспокоить отца, который и так казался ей таким расстроенным, печальным и озабоченным, что при виде его сердце болезненно сжималось, хотя она и не знала причины его беспокойства. Но с этого времени она сделалась очень сдержанна по отношению к мачехе. Их вечные поездки вдвоем стали до того скучны, что молодая девушка от души жалела о кистях и книгах, до которых она не дотрагивалась со времени своего возвращения из Стокгольма.