Тот, кто шепчет
Шрифт:
На спинке одного из обтянутых розовой парчой стульев, чинно, как в похоронном бюро, расставленных по комнате, висели меховая накидка и зонтик девушки. С деланно беззаботным видом, который никого бы не смог обмануть, она взяла их и набросила накидку на плечи.
— Мне ужасно жаль, — сказала она Майлсу. — Но я должна уйти.
Он в изумлении уставился на нее:
— Но послушайте! Вы не можете сейчас уйти! Разве старина Риго не расстроится, если, когда вернется, не застанет вас здесь?
— И наполовину так не расстроится, как расстроился бы, если, вернувшись,
Майлс едва удержался от смеха, вызванного отнюдь не этой оплошностью. Его словно осенило. Он наклонился, подобрал упавшие предметы, бросил их в сумочку и защелкнул ее.
— Вы все это подстроили, не так ли? — спросил он.
— Подстроила? Я…
— Господи, да ведь это вы сорвали заседание «Клуба убийств»! Каким-то образом вам удалось избавиться от доктора Фелла, и судьи Коулмена, и госпожи Эллен Най, и дядюшки Тома Кобли, и всех остальных! Всех, кроме профессора Риго, потому что вам хотелось услышать о Фей Ситон от непосредственного участника этих событий! Но вы знали, что в «Клуб убийств» не допускаются никакие гости, кроме докладчика, поэтому мое появление было для вас полной неожиданностью…
Она остановила поток его слов, проговорив с глубочайшей серьезностью:
— Прошу вас! Не издевайтесь надо мной!
Стряхнув его руку со своей, она бросилась к двери. Фредерик, ледяной взгляд которого был прикован к углу потолка, медленно посторонился, давая ей дорогу; весь вид метрдотеля говорил о том, что он мог бы и вызвать полицию. Майлс поспешил за Барбарой:
— Послушайте! Постойте! Я не обвинял вас! Я…
Но она уже бежала по устланному мягким ковром холлу к потайной лестнице, по которой можно было попасть на Грин-стрит.
Майлс растерянно огляделся. Напротив светилась надпись: «Гардероб для джентльменов». Он схватил свой плащ, нахлобучил на голову шляпу и вернулся к красноречиво взиравшему на него Фредерику.
— За обед «Клуба убийств» платит кто-то один? Или каждый расплачивается за себя?
— По правилам клуба, сэр, каждый его член платит за себя сам. Но сегодня…
— Понимаю, понимаю! — Майлс вложил в руку Фредерика несколько банкнотов, испытывая приятное возбуждение от мысли, что теперь может позволить себе подобный широкий жест. — Это должно покрыть все расходы. Передайте от меня глубокий поклон профессору Риго и скажите, что я позвоню ему завтра утром и принесу свои извинения. Не знаю, где он остановился в Лондоне, — Майлс решительно отмел это вставшее на его пути препятствие, — но я выясню. Э-э-э… я дал вам достаточно денег?
— Более чем достаточно денег, сэр. Однако…
— Извините. Признаю свою вину. Доброй ночи!
Он не решался бежать, зная, что недавняя болезнь может в любую минуту навалиться на него и вызвать головокружение. Но двигался он быстро. Спустившись по лестнице и выйдя на улицу,
От Фрис-стрит к Шафтсбери-авеню направлялось такси, и шум мотора был отчетливо слышен в той особенной, глухой тишине, которая теперь была присуща ночному Лондону. Майлс без большой надежды на успех громко воззвал к шоферу, и, к его удивлению, такси нерешительно подкатило к краю тротуара. Левой рукой сжав запястье Барбары, Майлс правой рукой открыл дверцу машины, стремясь определить возможного конкурента, если тот, как призрак, внезапно появится из шелестящего дождем мрака и заявит свои права на такси.
— По правде говоря, — сказал он Барбаре с такой теплотой и искренностью в голосе, что ее рука расслабилась, — у вас нет причин убегать подобным образом. Позвольте мне, по крайней мере, подвезти вас домой. Где вы живете?
— Сент-Джон-Вуд. Но…
— Это мне не с руки, хозяин, — твердо заявил шофер, в голосе которого слышались и вызов, и усталость. — Я еду к вокзалу Виктория, и у меня едва хватит бензина, чтобы добраться домой.
— Ладно. Подбросьте нас до станции метро «Пикадилли-Серкус».
Дверца машины со стуком захлопнулась. На мокром асфальте остались следы шин. Забившись в дальний угол машины, Барбара тихо спросила:
— Вы готовы убить меня, не правда ли?
— Моя милая девочка, в последний раз говорю вам: «Нет!» Напротив. Жизнь стала такой тоскливой, что радует любая мелочь.
— Господи, о чем вы?
— Член Верховного суда, парламентский деятель и ряд других высокопоставленных лиц организовали некое мероприятие, а кто-то, действуя с умом и сноровкой, сорвал его. Разве ваше сердце не возрадовалось бы, если бы вы услышали — чему, к сожалению, не бывать, — что такой-то Важной Персоне не удалось зарезервировать себе где-нибудь место или что ее заставили встать в самый конец какой-нибудь очереди?
Девушка посмотрела на него.
— Вы в самом деле славный, — серьезно сказала она. Ее слова вывели Майлса из равновесия.
— Человек испытывает подобные чувства не потому, что он, как вы говорите, «славный», — с горячностью возразил Майлс. — Они присущи человеку изначально.
— Но бедный профессор Риго…
— Да, это немного жестоко по отношению к Риго. Мы должны каким-то образом поправить дело. Но все равно… Не знаю, почему вы так поступили, мисс Морелл, но я очень рад, что вы это сделали. За исключением двух моментов.
— Каких моментов?
— Во-первых, я полагаю, что вы должны были во всем признаться доктору Феллу. Он благородный человек и с пониманием отнесся бы к любым вашим доводам. А сколько удовольствия доставил бы ему рассказ о том, как человека убили на крыше башни, где он находился в полном одиночестве! В том случае, разумеется, — добавил Майлс, который совершенно запутался в странных и непонятных событиях этого вечера, — если все это в самом деле произошло, а не является фантазией или розыгрышем. Если бы вы все рассказали доктору Феллу…