Тот, кто шепчет

Карр Джон Диксон

Это могло бы вселить в меня подозрение.

Но, к несчастью, я тогда не смог правильно истолковать его реакцию.

Но помните ли вы, что он сделал сразу после этого? Он, прекрасно отдавая себе отчет в своих действиях, поднял зонтик и превратил его в груду обломков, изо всех сил ударив им по краю стола. «Стивен Кертис» считался человеком флегматичным, он притворялся таковым. Но в этот момент он был Гарри Бруком, бьющим по теннисному мячу. Гарри Бруком, не получившим желаемого.

Майлс мысленно представил себе его.

Красивое лицо «Стивена», лицо Гарри Брука. Его

светлые волосы, волосы Гарри Брука. Майлс отметил, что Гарри не поседел преждевременно из-за своей излишне нервной натуры, как предсказывал профессор Риго. Он потерял свою шевелюру, и Майлсу почему-то показалось нелепым представлять себе Гарри Брука почти совершенно лысым.

«Вот почему он казался старше своих лет — мы считали, что „Стиву“ уже под сорок. Но они никогда не обсуждали с ним ею возраст».

«Мы». Он имел в виду себя и Марион…

Майлса вывел из задумчивости голос доктора Фелла.

— Этот джентльмен, — угрюмо продолжал доктор, — увидел крушение своих планов. Фей Ситон была жива, она находилась здесь, в этом доме. А вы, сами того не ведая, нанесли ему минуту спустя еще один, почти столь же сокрушительный удар. Вы сообщили ему, что в Грейвуде находится другой человек, также знавший его как Гарри Брука, — профессор Риго, который спит наверху, в комнате самого «Кертиса».

Стоит ли удивляться, что он отвернулся и подошел к книжным полкам, желая скрыть выражение своего лица?

Каждый предпринятый им шаг кончался катастрофой. Он попытался убить Фей Ситон, а вместо этого чуть не убил Марион Хэммонд. Когда его план провалился…

— Доктор Фелл! — мягко проговорила Барбара.

— Да? — взревел доктор Фелл, прервав свои невнятные рассуждения. — О да! Мисс Морелл? В чем дело?

— Я понимаю, что лезу не в свое дело. — Пальцы Барбары теребили край скатерти. — Я имею ко всему этому весьма косвенное отношение — я хотела бы помочь, но не в силах это сделать. Но, — она умоляюще взглянула на доктора серыми глазами, — но, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пока бедный Майлс не сошел с ума, а вместе с ним и все мы, скажите нам, каким образом этот человек настолько испугал Марион?

— А-а-а! — протянул доктор Фелл.

— Гарри Брук — отвратительное ничтожество, — сказала Барбара. — Он не умен. Где он мог почерпнуть идею того, что вы называете «искусным» убийством?

— Мадемуазель, — сказал профессор Риго с величественной мрачностью Наполеона, сосланного на остров Святой Елены. — Эту идею ему подал я. А меня натолкнул на нее инцидент, происшедший с графом Калиостро.

— Ну конечно… — прошептала Барбара.

— Мадемуазель, — с горячностью выпалил профессор Риго, начиная колотить ладонью по столу, — вы сделаете мне большое одолжение, если перестанете говорить «ну конечно» в самых неподходящих случаях. Не будете ли вы так добры, — Риго стучал по столу как одержимый, — и не объясните ли мне, что вы хотели сказать своим «ну конечно» и что вы вообще могли иметь в виду, говоря «ну конечно»!

— Простите меня! — Барбара беспомощно огляделась. — Я просто вспомнила, как вы говорили нам, что постоянно просвещали Гарри и рассказывали ему про преступления и оккультные науки…

— Но при чем здесь оккультизм? — спросил Майлс. — Перед вашим приходом сюда, доктор Фелл, наш друг Риго наговорил нам много непонятного. Он сказал, что Марион испугало то, что она услышала и почувствовала, а не увидела. Но ведь этого не могло быть.

— Почему? — спросил доктор Фелл.

— Ну, понимаете… Она должна была что-то увидеть! В конце концов, она ведь выстрелила в это…

— О нет, она не стреляла! — резко сказал доктор Фелл. Майлс и Барбара уставились друг на друга.

— Но выстрел, — настойчиво допытывался Майлс, — был все-таки произведен в этой комнате в ту минуту, когда мы все его услышали?

— О да.

— Тогда в кого же стреляли? В Марион?

— О нет, — ответил доктор Фелл.

Барбара успокаивающе положила руку на ладонь Майлса.

— Возможно, было бы лучше, — предложила она, — если бы мы позволили доктору Феллу придерживаться собственной манеры изложения.

— Да, — нервно подтвердил доктор Фелл и взглянул на Майлса. — Думаю, — он громко прочистил горло, — я немного озадачил вас, — добавил он с искренним раскаянием.

— Да, как ни странно.

— Да. Но я не собирался вас запутывать. Понимаете, я должен был бы с самого начала сообразить, что ваша сестра не могла сделать этот выстрел. Ее тело было расслаблено. Все оно было обмякшим, словно лишенным мускулов, что характерно для состояния шока. И тем не менее ее пальцы сжимали револьвер.

Но так не могло быть. Если бы она действительно выстрелила из него, перед тем как впала в транс, револьвер выскользнул бы у нее из руки под действием собственного веса. Сэр, это означает, что кто-то осторожно вложил револьвер в ее руку, чтобы представить все в неверном свете и направить нас по ложному следу.

Но я не сознавал этого, пока не начал сегодня в своей легкомысленной манере размышлять о жизни Калиостро. Я вспомнил различные моменты его карьеры. И в частности обряд его приема в некое тайное общество, проходивший в таверне «Голова короля» на Геррард-стрит.

Должен признаться, что я обожаю тайные общества. Но хочу отметить, что обряд вступления в них в XVIII веке не слишком походил на современные чаепития в Челтеме. Чтобы пройти такой обряд, требовалось мужество. Иногда вступавший в общество человек подвергался настоящей опасности. Когда глава ложи отдавал приказ подвергнуть неофита испытанию, которое могло кончиться смертью, тот никогда не был уверен, понимать ли этот приказ буквально или нет.

Давайте посмотрим!

Калиостро — с завязанными глазами, стоя на коленях — уже прошел несколько малоприятных испытаний. В конце концов ему объявили, что он должен доказать свою преданность обществу, даже если это грозит ему смертью. Ему вложили в руку пистолет и сказали, что тот заряжен. Ему велели поднести пистолет к виску и спустить курок.

Разумеется, Калиостро не сомневался — как не сомневался бы на его месте любой, — что это всего лишь розыгрыш. Он не сомневался, что спускает курок незаряженного пистолета. Но в ту растянувшуюся до бесконечности секунду, когда он нажимал на спуск…