Тот, кто снится
Шрифт:
Боря Шустов поднял руку и тут же вскочил:
– Вы тоже будете вести литературу?
– Да, – кивнул учитель. – Если вы, конечно, не возражаете.
В классе засмеялись, но Боря все стоял и смотрел прямо на учителя.
– О, это большая честь – изучать литературу у самого Михаила Юрьевича! – патетически воскликнул Боря. – А фамилия ваша, простите, как?
Весь класс выжидающе смотрел на нового учителя: что он скажет? Как ответит?
Михаил Юрьевич вздохнул с притворной печалью и развел руками.
– Сто двадцать восьмой, –
– Что «сто двадцать восьмой»? – не понял Боря.
– А то, что вы, молодой человек, на редкость не оригинальны. У вас было сто двадцать семь предшественников, которые напомнили мне о моем гениальном тезке.
Боря был похож на рыбу, выброшенную на берег, он захватывал воздух ртом и беспомощно оглядывался по сторонам. Так он выглядел каждый раз, когда его шутка не удавалась.
– Друзья мои, – Михаил Юрьевич присел на первую парту и расстегнул пиджак, – на будущее учтите, что если девушку зовут Гуля, не нужно ей говорить: «Гюльчатай, открой личико!», потому что до этого ей так говорили не один раз. Так же и со многими другими именами: если шутка лежит на поверхности, то не стоит ее подбирать, потому что это будет не ново.
– Так ничто не ново под луной, – выкрикнул с места Боря. Он не терял надежды переспорить учителя.
– Это верно, – Михаил Юрьевич поднял вверх указательный палец, – но есть такое понятие, как штамп». Человек с заштампованным сознанием не способен придумать ничего нового. Поэтому надо стараться избегать штампов даже в обыденной жизни.
– Это очень сложно, – с места сказал Максим Елкин. – «Здравствуйте», «До свидания» – ведь эти слова тоже штампы…
– Не совсем, – сказал учитель. – Это формы вежливости. А штампом я называю нашу реакцию на какое-либо понятие… Для наглядности давайте проведем эксперимент.
– Давайте, – кивнул Елкин, как будто от его слов зависело – быть эксперименту или не быть.
– Сейчас я задам вам три вопроса, а вы напишете на листочке свои ответы. Только писать нужно быстро, не задумываясь. Начали?
Все схватились за ручки и напряженно уставились на Михаила Юрьевича.
– Великий писатель.
Были видны только макушки – все строчили ответ. Учитель не дал даже поднять глаз, а задал следующий вопрос.
– Часть лица.
И снова только шелест бумаги и скрип ручек. – И последнее – фрукт.
Задание было выполнено, и все смотрели на Михаила Юрьевича, ожидая от него чего-то. Он подо шел к доске и взял в руки мел.
– А теперь я напишу ваши ответы.
И на доске появилось три слова: «Пушкин, нос, яблоко».
– Откуда вы узнали? – удивленно проговорил Боря. – Я так написал.
– И я, и я тоже, – послышались нестройные голоса.
– Видите, как трудно быть оригинальным? Особенно когда нет времени на размышление. Хорошо, а кто написал иначе?– спросил учитель.
Оказалось, что двоечник Ежов как часть лица написал зуб, потому что зуб ему недавно выбили, а Елкин вместо «яблока» написал «помидор».
– При чем здесь помидоры? А они мне больше. любых фруктов нравятся,– объяснил он странность своего выбора.
Все засмеялись, а учитель спросил:
– Ну, а у кого не совпал ни один ответ?
– У меня. – Лиза робко подняла руку. – Все совсем по-другому.
Она протянула ему свой листок, на котором было написано: «Лермонтов, глаз, авокадо».
– Как тебя зовут? – спросил Михаил Юрьевич.
– Лиза, – ответила она и покраснела. – Лиза Кукушкина.
– Лиза, ты молодец, – сказал учитель и прочитал вслух ее ответы. – Только скажи на милость, почему – авокадо?
– Не знаю. – Лиза улыбнулась и пожала плечами. – Может быть, потому, что я его никогда не пробовала, или потому, что слово красивое…
Неожиданно зазвенел звонок, но никто не торопился вскакивать и убегать.
– Увидимся завтра, – сказал Михаил Юрьевич, улыбаясь. Вблизи было заметно, что у него мелкие веснушки, рассыпанные почти по всему лицу. – Ну как? – спросил он, подходя к своим однокурсницам.
– Здорово, – сказала Маргарита Николаевна, которая для него была, конечно же, Ритой. – Если на твоих уроках дети смеются – это самое главное.
– Поздравляю, – кокетливо проговорила Лилия Анатольевна, она же Лиля. – Сегодня ты принял боевое крещение.
– Что это с тобой? – подозрительно спросила Туся, когда они с Лизой вышли из класса. – По-моему, ты переутомилась, отвечая на эти дурацкие вопросы. Я, между прочим, хотела написать «Некрасов», но мне его стихи не нравятся. А Пушкин – он и в Африке Пушкин.
Туся на секунду замолчала, осознавая глубину этого афоризма, но потом продолжила:
– И еще я хотела написать «губы», но потом подумала, что это слишком эротично, еще смеяться будут. А фрукт Я хотела написать «апельсин», но как-то само собой написалось «яблоко».
Лиза не слушала подругу. Она стояла, бледная и растерянная, и смотрела перед собой так, как будто увидела привидение.
– Эй, да что с тобой? – снова спросила Туся. Вообще-то она могла говорить и без поддержки собеседника, но что-то уж слишком долго Лиза молчала.
– Туся, – наконец проговорила она. – Это он. Понимаешь, он.
Конечно, Туся ничего не понимала. А тут еще Лиза начала улыбаться той нехорошей улыбкой, которую Туся уже видела в больнице для умалишенных.
– Кто он? – спросила она. – О чем ты?
– Это он, – как заколдованная, повторяла Лиза. – Тот, кто мне снился.
– Ты хочешь сказать, что Михаил Юрьевич и твой ночной кошмар – одно и то же?
Лиза кивнула. Идиотская и счастливая улыбка не сходила с ее лица.
– Разве это не чудо? – спросила она, от волнения сжимая руки. – Он приснился мне этой ночью, и вот – я его вижу наяву!
– А ты уверена, что видела именно его? – осторожно спросила Туся. – Может, тебе показалось? Ну, знаешь, так бывает: снится что-то расплывчатое, а потом подгоняешь действительность под этот сон…