Тот, кто стоит за плечом
Шрифт:
– Ну, я ему тоже вломил…
Этих слов бывший кореш будто и не услышал.
– Так вот что я скажу. Тебя пацаны, – он сделал многозначительную паузу, – уважают. Ты, Сазон, не думай, что кто-то трендит: мол, у него батя в полиции. Пацаны знают, что батя твой от вас слинял, а ты пацан правильный. И тебя уважают, в натуре. Придешь на тусу – к любому подойди, скажи: «Я – Сазон, Киселя дружок». Тебе каждый руку пожмет. Я не я буду, пожмет. Ты меня понял?
– Понял, – проговорил Санек. – Приду.
Тусой они называли угол, где кончался автобусный маршрут. До недавнего времени
Лиля вошла в квартиру все еще улыбаясь. Как же удачно все складывается! Подойдя к зеркалу, она приложила пальцы к губам – там, где их касались губы Сашки, – и, сама не зная чему, счастливо рассмеялась.
– Лилечка, ты уже дома? – выглянула из комнаты мама. – Не промокла?
– Нет, мам, спасибо. Все хорошо…
Мама кивнула. По сияющим глазам дочери и так было заметно, что хорошо и даже прекрасно… Но вот только…
– Ты с этим пареньком была, с Сазоновым?
Подозрительный взгляд словно сбросил Лилю с небес на землю.
– Он только проводил…
– Знаешь, милая, он тебе не пара. Саша совершенно другого социального круга, – наставительно проговорила мама, для пущей убедительности качая головой. – И самое главное – он ни к чему не стремится. Ты вот поступишь в МГУ. А он? Я тут спросила его, где он собирается учиться, а твой Сазонов в ответ: «Нигде! Работать буду!» Вот и подумай, какая из вас пара.
– Ма-ам!.. – Настроение критически падало.
– Я же о тебе, между прочим, забочусь… Вам скоро и разговаривать-то не о чем станет.
Лиля наклонила голову, пряча вдруг покатившиеся из глаз слезы.
– Ну не плачь! – Мама тут же оказалась рядом, обняла дочь и принялась гладить ее по голове. – Ты же у нас принцесса! Самая красивая!.. Ты еще встретишь свою настоящую любовь. Знаешь, у меня тоже в юности так было. Казалось – люблю, жить не могу!.. Когда он меня бросил, даже с собой покончить хотела… А потом ничего… Отца твоего встретила…
Лиля кивнула. Она давно подозревала, что мама не любит отца, и вот теперь получила подтверждение. Но сама она не хотела – не хотела! – такой доли! У нее все будет по-другому, и первая любовь ее окажется настоящей! Единственной! На всю жизнь!
– Мам, я переоденусь? – Она осторожно вывернулась из-под материнской руки и двинулась к дверям своей комнаты.
– Конечно, дочка…
Оказавшись у себя, Лиля закрыла зверь, привалилась к ней спиной и рассеянно скользила глазами по обстановке своей комнаты. Тут практически ничего не поменялось за те четыре года, что они живут в этой квартире. Даже куклы были еще не убраны в дальний ящик в самом темном углу антресолей: устроившись в ряд на книжной полке, они тихо пылились, поглядывая сверху на происходившее внизу, будто с любопытством чего-то ожидали. Но ничего интересного здесь за четыре года так и не произошло.
Однако, может быть, стеклянные глаза кукол и забавных мягких игрушек видят то, что недоступно обычным человеческим глазам? Если это так, вполне возможно, куклы обратили внимание, что в уютной девчоночьей комнатке не так давно появился призрак. Призрак высокого, коротко стриженного парня с твердыми скулами и светлыми глазами.
Сначала этот призрак был почти незаметен, возникал легким промельком. Например, сидит хозяйка согнувшись над тетрадками, потом почувствует, что тело затекло, потянется сладко – вот тут-то он и мелькнет в воздухе. Или ночью, когда в стеклянных глазах игрушек отражается только кромешная тьма, он проскользит-проплывет по комнате, плавно перетекая из одного сна в другой.
Но в последние недели призрак поселился здесь всерьез и расположился по-хозяйски. Даже если Лиля была сосредоточенно чем-то занята, он хоть и становился совсем почти невидимым, но окончательно не исчезал. А уж когда она отдыхала, или бездельничала, или просто мечтала – что означает, в общем-то, одно и то же, – призрак появлялся так отчетливо, что казался куклам гораздо более реальным, чем их хозяйка или даже они сами. А недавно, после дня рождения, призрак совсем обнаглел. Глубокой ночью, случалось, он проскальзывал под одеяло – и тогда куклам смотреть становилось и стыдно, и завидно, – и жаль было, что они не могут ни захлопнуть свои стеклянные глазки, ни закрыть их ладошками.
Вот и сейчас призрак совсем по-свойски расположился на диване в ногах у Лили, почесал себе нос, кинул взгляд на кукол и подмигнул им. Куклы, насколько это было в их силах, состроили на лицах гордое и презрительное выражение. Тут как раз Лиля подняла глаза от книги. Скользнула взглядом по полке, по ряду без толку пылящихся игрушек – они показались ей какими-то необычными. Нахохлившимися, что ли. Глянула на них пристальнее – нет, какие были, такие и есть. Сидят, пыль собирают.
«Вот если бы вошел Санек – то-то бы они удивились!» – подумала Лиля. Она ясно представила себе, как Сашка в своей темно-синей ветровке с красным воротником и манжетами входит в комнату и садится на диван у нее в ногах. Сердце радостно забилось. Боже мой, как же хорошо, что у нее есть он.
– Я – его, – произнесла Лиля и удивилась, что эти два слова, такие для нее важные, будучи сказанными вслух, теряли, оказывается, всякий смысл.
– Я – его девушка, – попробовала она. Не понравилось.
– Я – его герлфренд, – еще хуже.
– Я – его подружка, – совсем никуда не годится. Были и другие слова, но они совсем-совсем никак не произносились, даже без голоса, даже в одиночестве.
Да, теперь ее жизнь зависит от этого плечистого малоразговорчивого мальчишки. Он позовет – она должна вместе с ним идти гулять. Он скажет «четырнадцать» (или вообще что-нибудь еще) – и она должна его поцеловать. Он позвонит – и она должна говорить с ним столько, сколько он пожелает.