Тот, кто стреляет первым
Шрифт:
– Черешня – это хорошо. Но – время. Я побежал. До возвращения.
На удачу, вдоль колючки пролетел какой-то сумасшедший БТР, подняв столб пыли. Свои-то ездят по-кошачьи, если и поднимая пыль, то по щиколотку колес, а тут залетный дал возможность спрятаться от всех в бархатной завесе, поймать руки друг друга, даже прижаться на миг. Но когда воздух, как вода в океане, абсорбировался, очистился от пыльной взвеси, Мережко в расположении роты уже не было.
Ровно через сутки его имя зазвучало и не сходило с уст в штабе группировки. Вызванный к командующему полковник Громак застал там Играева, который перед заходом к
– Мережко тяжело ранен. Его группа в засаде.
Вбежавший вслед за вертолетчиком в приемную Сердцев знал меньше всех, но времени на объяснения не оставалось, и адъютант распахнул дверь в кабинет генерала.
Тот вышел навстречу, пожал руки, разрешая не представляться по-уставному. Время, судя по всему, не терпело, но он замер у окна, глядя вдаль со второго этажа бывшей сельхозконторы, приспособленной под штаб. Офицеры ждали. Месяц назад у командующего в совершенно неожиданной засаде там же, в Аргуне, погиб сын, и, возможно, он примерял ситуацию с Мережко вновь на себя. И в который раз наверняка крутилось сомнение: а все ли сделал для спасения сына?
Вообще-то Чечня многим удивляла, и в первую очередь Москву. Как там в песенке:
Нам давала орденаУдивленная страна:Умный, мол, ворует,А дурак воюет.И пока министры делили заводы и фабрики, депутаты – влияние на этих министров, пока телевизионщики поносили армию и ее командиров, эти самые генералы закрывали бреши своими сыновьями: семь офицеров, надевших в свое время погоны по примеру отцов-генералов, остались не в Арбатском военном округе протирать штаны, а полегли на склонах и в ущельях Чечни. Статисты вдруг обнародовали и другую удивительную цифру: процентное соотношение офицеров, закрывших своей грудью от пуль солдат, превысило показатель Великой Отечественной войны, когда именно солдаты закрывали собой командиров. Что-то поменялось в обществе, но стоящие в кабинете офицеры и генерал, сами отцы, сами не менее других желавшие, может быть, отдыхать на Канарах, думали не о нефти, яхтах, яйцах Фаберже, фотографиях в глянцевых журналах, а о спасении подчиненных. «Тридевятое царство» выбивалось из общего ритма, задаваемого Москвой, оно казалось другой планетой, населенной инопланетянами. А по сути «совками», «рашкой», потому что от них за версту несло Советским Союзом, где за людей не только волновались, но и несли моральную ответственность. И понятие Родины сошлось на конкретном человеке – морском пехотинце, старшем лейтенанте из тридцать девятого автомобильного региона.
– Группа блокируется на этой высоте, – ткнул генерал карандашом в коричневые извивы с зелеными кляксами лесов. Громак по летной привычке распахнул планшетку, «перенес» район на свою, более подробную карту: в воздухе на это времени нет, и хотя никто пока в полет не посылает, ясно, что это всего лишь вопрос времени. Затоптался на месте: ясно, куда бежать, но пока неведомо, что делать. – Старший лейтенант Мережко ранен, осколок застрял в голове, требуется срочная операция. Если до утра и доживет, то станет… дурачком.
Генералу не хотелось произносить этого слова, но иного не подобралось. А может, он просто повторил слова батальонного врача, передавшего о состоянии командира. Посмотрел на Сердцева. Тот непроизвольно дернул головой: и дурачком вряд ли будет, потому как до утра не доживет.
– Как быстро может добраться техника в этот квадрат? – повернулся командующий к Играеву.
– Я бы ее не рискнул посылать, товарищ генерал. Пожгут. Дорог особых нет, имеющиеся заминированы. Ночь впереди. Пожгут.
Это командующий прекрасно знал и сам. Словно информация вновь, как и с сыном, ушла из-под рук – по крайней мере, встречи с Хаттабом хотя и искали сами, но надеялись на столкновение хотя бы к утру. Опередил араб, львом прыгнул, учуяв наживу. Потому и держал генерал последнее слово за вертолетчиком, своей крайней палочкой-выручалочкой. Плотный, коренастый, которого одень в «гражданку» поплоше – и покажется вылитым докером-механизатором, то есть грузчиком в порту, ему и придумывать ничего не осталось, кроме как встать по стойке «смирно»:
– Если взлетать немедленно, до наступления темноты можем успеть.
– На гору садится туман. Видимость 300 на 3, – проявил свои навигационные познания генерал. Значит, нижняя граница видимости – 300 метров, по горизонту – 3 километра. Пока терпимо, но наверняка все будет меняться только в худшую сторону. И все же основная беда в другом: при наличии «духов» второй вертушке не приземлиться, ведомому придется кружить рядом и отбиваться.
– Сколько человек забирать с раненым?
– Всех! Это 35 человек. Они свою задачу выполнили.
Офицеры удивленно посмотрели на командующего. У Играева свои брови наверх: операция сворачивается не начавшись, а командир говорит об ее выполнении? Громаку своя головоломка: морпехов высаживали три вертушки, а забирать на одной? Но из штанов еще никто не выпрыгивал, такое количество народу просто физически не втиснется в машину. Тут, если по-честному, хотя бы одного Мережко вывезти…
– Товарищ командующий, если лететь – то лететь. Время, – посмел поторопить начальство вертолетчик. – Количество – оно потом, по ходу движения, сначала надо добраться до крайней точки.
– Товарищ генерал, будет правильно, если полечу и я, – вдруг сделал шаг вперед Сердцев. – И на месте буду ориентироваться на состояние раненого.
Возможно, именно это и хотел услышать от подчиненных генерал. Чтобы без приказа. Потому что в горах для них все будет не то что непредсказуемо, а обреченно.
– Действуйте! Остальные вопросы по авиации буду решать с вашим начштаба, его срочно ко мне. Полковник Играев, останьтесь.
К аэродрому Громак и Сердцев бежали, прекрасно зная, что бегущий офицер в мирное время вызывает улыбку, а в военное – панику. Указания отдавали и получали ответы по рациям на ходу.
– Товарищ командир, в районе видимость 100 на 1.
– Черт…
– Товарищ подполковник, хирургическая сумка доставлена.
– В кабину! Со мной хирургическую сестру.
– Сестру отставить, лишнее место. Батальонный врач будет на подхвате.
Аэродром. Как же тревожно кровав сегодня закат, удлиняющий вдвое самую малую травинку.
– Товарищ полковник, экипаж к полету готов!
– Экипажа не будет. Лечу один.
Возглас удивления второго пилота утонул в грохоте – из салона «Ми-8» выкатился на бетонку желтый, дополнительный топливный бак, занимавший едва ли не одну треть «вертушки». Значит, демонтировать успели и минимум еще человек семь втиснутся. Вместо второго пилота и борттехника – еще двое. Хотя нет, один. Сердцев же летит! Сидячих мест 17, как в московской маршрутке. Если набить народ вповалку, как дрова, авось все 35 и втиснутся. Но раненого ведь придется укладывать на пол да освободить простор для врача. А это сразу минус семь-восемь человек…