Тот момент
Шрифт:
Так или иначе, это собрание мама не пропустила бы ни за что на свете, ведь мне предстоит сыграть на укулеле. На прошлой неделе я с отличием окончил третью четверть. Мама побеседовала с моей учительницей, миссис Керриган, и та предложила мне сыграть на собрании, «чтобы послужить вдохновляющим примером другим детям». Подозреваю, миссис Керриган никогда не ходила в школу вроде нашей, иначе понимала бы, что ни один ребенок ни на грамм не вдохновится моей игрой. Однако расстраивать учительницу своими размышлениями я постеснялся, поэтому покорно иду на собрание с гавайской гитарой на плече и попутно борюсь с легкой тошнотой.
Хотелось бы с кем-то поделиться переживаниями,
Мисс Дай звонит в звонок, и мы выстраиваемся по классам. Я стараюсь встать последним – так донимать меня сможет всего один человек, а не два, – но сегодня трюк не удается. Райан Дэнжерфилд опаздывает, поэтому ему приходится идти за мной.
– Рыжий, рыжий… – произносит он мне на левое ухо так, чтобы другие ребята услышали, а учительница нет.
Льюис Р. (все зовут его именно так, потому что в классе есть еще Льюис Б.) смеется и шутливо грозит:
– Не тронь зеленого мальчика, а то дурную болезнь подхватишь.
Все заливаются пуще прежнего. Миссис Керриган тоже улыбается, думает, мы тут веселимся. Наверное, во времена ее детства школы были другими – и ученики тоже, иначе с чего она все время верит, будто мы мило общаемся, когда все обстоит как раз наоборот.
Лотти бегом занимает свое место в конце цепочки девочек, и мы гуськом отправляемся в класс. Моя подруга тоже не похожа на остальных учениц: у нее короткие волосы, а у всех прочих – длинные, а девочкам вроде как полагается носить именно длинные. Лотти говорит, у нее прическа пикси, но раз уж я пикси вживую не видел, приходится верить на слово.
Так странно. Все утверждают, что я выгляжу как девчонка, а Лотти – как мальчишка. Может, нам стоило бы поменяться головами? Думаю, поэтому мы и дружим, у обоих какие-то неправильные волосы. Вернее, это у нее волосы неправильные, у меня же неправильное все. Я узнал, что ношу неправильные штаны, только когда мы однажды переодевались после физкультуры, и Ибрагим по ошибке взял мои. Он принялся показывать другим ребятам лейбл, и все стали смеяться: не тот магазин. А какой же «тот» – не сказали, поэтому маме я ничего говорить не стал. В любом случае она не купила бы что-то в «правильном» магазине, если те жульничают с налогами или используют детский труд. Оказалось, даже приобретение штанов – штука коварная.
Сажусь рядом с Лотти.
– Привет, Финн, – здоровается она, – подпишешь мою петицию?
Лотти постоянно сочиняет какие-то петиции.
Подписываю бумажку не глядя. Когда у тебя только один настоящий друг, чего вдаваться в подробности? Все равно же подпишешь. Лотти рассказывает, как важно хорошо относиться к барсукам, и я улыбаюсь ей в ответ. Я сейчас с кем угодно дружить готов – даже с барсуками.
Заходим в холл на собрание. Мама сидит на скамье сзади и шлет мне едва заметную улыбку, отчего я нервничаю даже еще больше, чем прежде.
Мама думает, что вот сейчас будет гордиться мной.
Ага, если бы.
Сижу там с укулеле на коленях и вполуха слушаю миссис Рэтклифф, пока она не называет мое имя. Поднимаю голову. Учительница улыбается мне и держит мой аттестат. Встаю, пробираюсь через ноги ребят в моем ряду, выхожу вперед. Миссис Рэтклифф пожимает мне руку и вручает аттестат об окончании третьего класса. Люди хлопают, но громче всех хлопает мама. Расстегиваю футляр, а миссис Рэтклифф объявляет, что сейчас я сыграю им на укулеле. Инструмент желтый, с большим смайликом на корпусе. Мама подарила мне гитару, когда я разучивал «Ты мое солнце». Кое-кто из ребят начинает хихикать. Миссис Рэтклифф просит меня сыграть то произведение, с которым я сдавал экзамен в этом году. А заодно его объявить. На миг замираю, отчаянно надеюсь, что сейчас сработает пожарная сигнализация и спасет меня от беды, но, увы, стоит полная тишина. Миссис Рэтклифф улыбается и ждет. Все на меня смотрят.
– «Милашка Фэнни» Джорджа Формби, – мямлю я и слышу ответный смех одноклассников. Он нарастает и нарастает, точно приливная волна, и обрушивается на меня со всей силой.
Чувствую, как к горлу подступают слезы, но не желаю позориться еще больше и делаю то единственное, что приходит на ум.
Начинаю играть на укулеле. Хотя прямо в ту секунду всей душой ненавижу Джорджа Формби.
До. 2. Каз
Сижу в автобусе рядом с пыхтящим мотором. Сейчас только начало мая, но уже тепло, как в июле. Все в майках, с голыми ногами, а я умудряюсь вляпаться в единственного человека с насморком на весь наш город.
Сама виновата, надо было идти пешком, но по пятницам я всегда себя так балую – еду домой на автобусе. Не потому, что начало выходных – завтра мне в семь снова на работу. Просто иногда приятно сделать вид, будто и у тебя есть конец рабочей недели, как у всех нормальных людей.
Роюсь в сумке – не найдется ли салфетка для сопливого соседа, – но внутри лишь кусок туалетной бумаги. Судя по виду, давно там лежит. Сосед снова шмыгает. Звук такой, будто вредный ребенок нарочно втягивает остатки молочного коктейля через трубочку.
– Можешь высморкаться в рукав, не стесняйся, – предлагаю я.
Он смотрит на меня, ничего не говорит и снова пялится в окно.
– Ну как хочешь, – вздыхаю я, радуясь, что ехать осталось всего три остановки.
Я бы скинула с ног кроксы, но, боюсь, из-за жары они к полу прилипнут. Кроксы не настоящие, подделка с рынка. Ярко-желтые, чтобы повеселее было, как я говорю Бриджит, когда она косится на них на работе. Хозяйка заявила, что весь персонал кафе обязан носить нормальные кроксы. Я же ответила, что если она мне их купит, то ради бога. И вот все с ней так. Гордо именует себя предпринимательницей просто потому, что держит одно-единственное захудалое кафе. Может, зовется оно «Чайники и пирожные», но на деле тянет на паршивую грязную ложку с претензиями.