Тот самый сантехник 4
Шрифт:
— Не батькай мне. Понял или нет?
— Да понял, понял.
Внедорожник пытался подъехать к подъезду, но там стояла мусороуборочная машина. Пришлось парковаться подальше. Боря выскочил из автомобиля и дверь распахнув, отца подхватил под плечо. Под руку подлез, подхватил. Да так, придерживая, и почапали понемногу к подъезду.
Ноги всё же двигались. Но пока лишь процентов на двадцать.
Оставив отца у подъезда прислонённым к стенке рядом с домофоном, Боря метнулся обратно и подхватил оба пакета с провизией.
Если уж отца засылает
Оставив пакеты у двери, Боря дверь распахнул и так же потихоньку с отцом по лестнице подниматься начали. Путь к лифту в три раза короче, но в два раза дольше получился. Ноги если и поднимались, по замыслу мозга сгибая мышцы, то разгибать их почему-то не торопились.
— Батя, в больницу давай, а?
— Нет. В ванной полежу, в себя и приду.
— Завтра всё равно поедем, — всё же настоял на своём сын. — Понял меня? Это не обсуждается. Вот прямо с утра и поедем.
— Завтра будет завтра, — пробурчал отец.
Боря отца у лифтовой шахты, наконец, оставил. И за пакетами вернулся. Но стоило дверь открыть, как смотрит — нет пакетов.
— Да ёбаный в рот! Что за люди? — прикрикнул Боря, но краем глаза белый пакет зафиксировал за подъездом.
Метнулся туда сантехник, готовый пиздюлей развешивать по такому случаю. А там Оксана стоит. И пакеты в обоих руках держит. Глаза только по пять копеек. И шапочка спортивная.
— Дай сюда, блядь! — заявил Боря, и первый пакет из рук на раз вырвал.
Но Оксана второй к груди как сына родного прижала и обхватила плотно-плотно. С ходу забрать не получилось.
— Да что с тобой вообще происходит? — тогда спросил Боря, припоминая, что раньше Оксана другие наряды носила. И если шапку, то только норковую. А вместо куртки шуба должна быть.
— Что, что, жрать хочу, — заявила Оксана, пакет продолжая к груди прижимать.
И понял Боря, что с тех пор, как Антона посадили, всё у неё по жизни по наклонной пошло. Так бывает, когда живёшь содержанкой, а потом тебя перестают содержать.
— Работать не пробовала? — буркнул уже Боря, но забирать второй пакет не стал.
Это же ломать человека придётся. А если решился на такой шаг, то дела совсем плохи. Это не мужичок, что не прикрученное и не приваренное погодя под руку подхватывает. Это женщина, которая жила в тепле и уюте всю жизнь. И чаевые не считая раздавала. Потому что не её это деньги всегда были.
А дальше всё просто просматривалось: пыталась завести хахалей, да видимо, без толку.
«Хватку растеряла. Не те годы уже, чтобы цену себе набивать», — хмыкнул внутренний голос.
Вот и смотрит на него Оксана со смежными чувствами. Вроде ненависть в глазах звериная, как у голодной на последнем издыхании, а вроде — раскаянье человеческое.
— Ты это… давай, береги себя, короче, — попятился назад Боря, об
Чем ещё помочь Оксане сейчас он даже себе не представлял. Со своей бы семьёй разобраться. А эта своим путём пошла. И не его забота, что стоит у обрыва.
Сложно человеку работать начать в зрелом возрасте, если никогда не работала в юном. Но это был её сознательный выбор. Как у человека, что свастику фашистскую на кожу наносит.
Нет назад пути.
Глава 8 — Боцман
Когда в ванной плескался отец, Боря устало вытирал пот со лба. Дотащить мужика из коридора в санузел не проблема. То дело одного рывка. А вот раздеть и через борт перенести — тут уже сложности.
Жарко. Сам потеть начинать.
Это в детстве все молоком пахнут, а лет с двадцати под мышками начинает производиться терпко-пыточное, с привкусом заправок в лапшу быстрого приготовления. Но следом в душ не залезть — занято.
Пока в стиральной машинке крутилось бельё, а пушистое полотенце ждало своего часа, Боря на кухне сидел и чай пил, приказывая телу не потеть, чтобы не смущать хозяйку. Но как в случае и с контролем страсти — ничего не получалось. Само работает.
Наташка, словно выговорившись в прошлую встречу на кухне, теперь молчала, о своём раздумывая. Не часто прошлое привозят с доставкой на дом.
Самое время о главном поговорить. Похоть ослабла, а само желание страсти подугасло после пары раз. Нет, можно, конечно, и в третий, но это уже — сам. А не глубинное пожелание. Контроль организма ослаб. И только в этом случае человек за всё в ответе. Когда не на грани, а расслаблен и может думать о постороннем.
— Наташ, я понимаю, как это всё выглядит, — начал было Боря издалека.
Она подняла взгляд. А там бездонные глаза с тысячью ресниц-копий. И все свет полуденного солнца отражают. Скажешь лишнее — пронзят. Обидишь — влагой покроются.
Как быть?
«Верные слова только подбирай, нужные», — подстегнул внутренний голос, а сам, гад, начал дорисовывать картинку, где халатик с плеча её спадает. И грудь смотрит на него в упор.
Казалось бы, ну какая грудь? Вот только что же смотрел, щупал и целовал в сосок и ореолы поглаживал. Так нет, раз тканью прикрыта, значит — тайна. А где тайна, там исследователь просыпается. Познать желает.
Стараясь унять волнение и участившееся сердцебиение, Боря попытался не думать о груди, но тут губы влажные словно свет отразили. Блестят и ничего с ними не поделать. А там, где губы намокли — там уже снова воображение дорисовывает. То ли от поцелуев крепких смазаны, то ли иной влагой покрыл.
«Соберись, тряпка!» — подкидывает внутренний голос.
А кровь уже из мозга утекает и ниже собирается. Ладно бы в губах или груди, но — нет. Ещё ниже. Там, где хорошо, там где — приятно. И только резервуары уныло сообщают, что нечего спускать. Времени бы немного. Поднакопить, приготовить. Но если надо, то можно.