Тот самый
Шрифт:
— Одевайся, — бросив в меня ворохом одежды, Антигона проследовала в ванную. Погремела там стеклом, и вернулась с расчёской и машинкой для стрижки волос.
— Эй, ты чего? — я на всякий случай отошел подальше.
— Спокуха. Налысо брить не буду. Но хаер надо подровнять. Ты вообще когда стригся в последний раз?
— Не помню, — честно ответил я. — По-моему с тех пор, как комиссовали…
— Ладно, горе луковое. Садись на табурет.
Антигона была из тех девчонок, которые с детства со всеми мужиками обращаются, как с детьми
Виски и затылок она мне выбрила. Остальные волосы стянула в хвост на макушке. Намазала подбородок какой-то дрянью, и приклеила фальшивую бороду. Под ней моментально начало чесаться…
— Не слишком ли ты стараешься для похода в ночной клуб? — шмотки, по рассмотрении, были " те ещё'. Узенькие, в облипку, розовые джинсы, голубой джепмерочек, очёчки в такой же оправе, как у неё…
— Актёры набирают по двадцать килограмм, чтобы сыграть крохотную роль, а тебе в лом с приклеенной бородой походить?
— А всё остальное? Да меня же родная мама не узнает…
Антигона улыбнулась, хитро наклонив голову, и похлопала меня по щеке.
— Молодец. Быстро учишься. Алекс в тебе не ошибся.
Для того, чтобы добраться до клуба, вызвали Яндекс. Шествуя по тёмной дорожке от крыльца к воротам, где мигал зелёный огонёк такси, я чувствовал себя идиотом. Розовые джинсы. Отец в гробу переворачивается…
По адресу, названному Антигоной, никакого клуба не было. Была металлическая дверь рядом с замусоренным донельзя пятаком, уставленным по периметру вонючими баками.
Фонило знатно: я различил муторную тоску, антипатию к ближнему и желание кого-нибудь убить. Входить в дверь категорически не хотелось.
— Отпугивающее заклятье, — шепнула Антигона. Как она умудрялась двигаться в этой узкой, как чулок, бабушкиной юбке — ума не приложу. — Чтобы левый народ не лез, — она нажала неприметную кнопку. — Ни на кого не пялься, руки держи на виду, ничего не бери в рот и не думай о том, что у тебя с собой пистолет, — выпалила она на одном дыхании, а затем дверь отворилась.
Охранник пропустил Антигону в полутёмный коридорчик и стал водить по её телу портативным металлодетектором. Когда с формальностями было покончено, и очередь дошла до меня, я тоже шагнул внутрь. Охранник занёс надо мною сканер, и я застыл, как вкопанный.
Я понял, что знаю этого человека.
Глава 13
Седьмой Ахмед, так его звали враги. На какое имя он откликался у друзей — не имею понятия. Узбек по национальности, бывший мент, он сбежал в Сирию после громкого дела с наркотиками. Быстро занял руководящий пост в «Эгил» и прославился свирепостью даже в собственных кругах.
Его ликвидировали год назад.
И вот теперь я нос к носу сталкиваюсь с ним в центре Питера, на великосветской тусовке.
И это еще цветочки, как говорил отец Прохор. Ягодки пойдут, когда Ахмед меня узнает…
— Лёксик, ну ты чего застрял? — капризно протянула Антигона. — Амадей ждёт, а ты тут охраннику глазки строишь.
Ахмед опустил детектор.
— Вы пришли к Амадею? — он говорил по-русски очень чисто, с чуть заметным московским аканьем.
— Ну натурально, — Антигона схватила меня за руку и потянула мимо Ахмеда к ступенькам, уходящим куда-то вниз. — Лёксик — клавишник. Степаныч сегодня приболемши, вот нас и вызвали. Я — ассистентка, — лучезарно улыбнувшись, она протянула охраннику узкую ладошку лодочкой.
— А почему не приехали раньше? — бдительный Ахмед не спешил принимать подсунутую к самому носу ладошку. — Почему не прошли через служебный?
— Нам в последний момент позвонили, — состроила гримаску Антигона. — Обещали хороший навар. Но если вы против — мы можем и уйти. Такого лабуха, как Лёксик, любая кантина с распростёртыми объятиями примет.
Мы демонстративно шагнули к двери.
— Ладно, проходите, — Ахмед, к моему глубочайшему удивлению, совершенно забыл про металлодетектор. — Если сам Амадей…
— Сам, сам, не сомневайся, — Антигона жеманно улыбнулась. — Где-то через часик спустись за кулисы. Потом детям будешь рассказывать, что самого Кеглевича слушал.
— Кеглевич? — недоверчиво спросил я, когда Ахмед остался позади. Коридор был узкий, длинный, на другом его конце колыхался тяжелый кожаный занавес, из-за которого доносилось тоскливое завывание ситара. — Клавишник?
— Надо же было что-то нести, пока ты стоял, как дубина, — проворчала девчонка. — Ты что заколдобился? Духа увидел?
— Практически, — не стал отпираться я. — Как он меня не узнал — ума не приложу.
— А еще маскироваться не хотел, — похвасталась Антигона.
Отодвинув завесу, мы проникли в зал.
Это было старинное бомбоубежище. Низкий потолок, толстые бетонные колонны. Клетушки, на которые раньше делилось помещение, срезаны болгаркой, но неровные швы не заглажены, и остро щетинятся арматурой.
Жуть.
Свет мигает в рваном ритме, где-то впереди, в неверных всполохах — сцена, обтянутая малиновым плюшем.
Публика разношерстная: пожилые девушки в огромных серьгах до плеч, папики с цепочками, деловито поглядывающие на «Вишероны» и «Патек Филипы»; какие-то скинхеды, в кожанках, при шипах и татухах, хипстеры в таких же, как у меня, брючках и обтягивающих свитерках…
Многие были в карнавальных костюмах. Среди них — Сильвер в шелковом красном платке, с попугаем, Распутин, при шелковом цилиндре, бакенбардах и фраке, Екатерина в кружевной треуголке, в кринолине, подметающем пол. Лицо её настолько густо набелено и усажено мушками, что различить настоящие черты не представляется возможным…