Товарищ американский президент
Шрифт:
Герка к гамаку уже привык.
После того, как мы нечаянно разморозили Муру Демину, перепутав ее с брикетом семги для подкормки Директорского любимчика, она категорически заявила, что теперь мы, спасатели, как честные мужчины, должны бесплатно доставить ее в столицу, где живет ее бабушка. После чего, не принимая наших возражений и угрожая, что пожалуется самому американскому президенту, размороженный Объект перебрался в спальный отсек.
Герасим недолго протестовал. Все-таки Мура женщина симпатичная и обворожительная. Скривилась пару раз перед третьим номером, и Гера готов. Сам на гамак перебрался.
Состав потянулся в гору. Скорость упала до минимальной. Четыреста восемьдесят две ванны это не шутка. Милашка и так на перерасход брикетов жалуется. Из последних сил, можно сказать, везет нас к конечному пункту.
Взглянув на скоростной датчик, я недовольно покачал головой. С такими темпами до озер нескоро доберемся. Двести километров в час, смешно. Надо было бы отказаться от доставки, других дел, что ли, нет, но совесть русская не позволила. Молодая республика только на русской селедочной икре и вытягивает. Если не привезем, кто народ накормит?
Второй номер весело затренькал струнами и под топотание пингвина заголосил:
– Где же моя ненаглядная? Где? В спальном отсеке, вот где, где, где….
Говорит, сам сочинил. Специально для Муры Деминой. Исходя из велений сердца и души. Врет, конечно. Для Боба пару строчек самостоятельно сочинить, что для Герасима яму три на три метра лопатой выкопать. Кишка тонка. Но вот что интересно, действует янкельское вранье на доверчивую девушку. И еще как действует. Улыбается ему, глазки строит. По-своему что-то наговаривает, по-американски.
Гера тоже хорош. Как проснется, нет чтобы отдыхать, так он в спальный отсек ломится. Что он там забыл? Мне докладывает, что по душам с Мурой разговаривает. Тоже врет. Третий номер по-местному только одно предложение выучил – фазе, мазе лав ю бразе. Да и то с акцентом страшным.
– Спецмашине ответить командиру! – поправил я микрофон связь-кокарды, вызывая Милашку.
– … триста двенадцать, триста тринадцать, четырнадцать, четырнадцать, тьфу ты. Командор, мне работать или болтовней заниматься? По инструкции положено каждые десять минут проверять целостность состава. Теперь я обязана отметить в черном ящике, что вы своими действиями сбили привычный ритм работы меня, как спецмашины, и как материально ответственной техники. Ладно, командор, не оправдывайтесь. Что нужно то?
– Это…, – я скосил глаза на гамак, спит ли крепко третий номер? – Ты вчерашний приказ выполнила?
– Сто восьмой тире третий? Это о внеочередном награждении уборщицы Муры Деминой золотым орденом отваги за проявленное рвение к должностным обязанностям? Как и положено. Я ж не суматошная, приказы выполнять умею.
– Тогда запиши в протоколах, что я, как командир спецмашины с твоим номерным знаком приказываю отметить трудолюбие уборщицы с вышеназванными данными почетной грамотой. Распечатку отдашь лично мне, я ее на стенд приказов вывешу. Только сильно не трепись, что это моих рук дело.
Динамики тяжело вздохнули. Пожалуй из всего нашего экипажа Милашка первая и последняя не возлюбила Муру Демину. Почему? На этот вопрос я точно знал ответ.Дура потому что. Как можно не любить Муру Демину. Она такая вся…
Резкий сигнал тревоги ударил по ушам. От неожиданности третий номер, не защищенный как обычно от посторонних звуков звуконепроницаемой обшивкой спального отсека свалился на пол. Из люка верхней башни показались ноги второго номера, спешащего в кабину.
– Громкость! – заорал я на спецмашину, пытаясь самостоятельно нащупать на приборной панели ручку звука.
Милашка поняла команду совершенно не так, как ее просили. Кабина наполнилась ревом и визгом тревожной сигнализации усиленной мощности.
Наконец мне удалось снизить уровень звука до приемлемого. К тому времени экипаж, следуя инструкциям, занял места согласно предварительному расписанию.
Янкель справа от меня, в своем кресле. Пристегнулся, проверил целостность пломбы на личном сейфе с продуктами, не поверил своим глазам, вскрыл сейф, сверился со списком, снова запечатал сейф и только после этого доложился о готовности к действиям.
Герасиму повезло меньше. Следуя старой, годами выработанной привычке, он ринулся в спальный отсек. Но вылетел оттуда через секунду, сопровождаемый жутким визгом американской подданной. Не знаю, чего он там увидел, но под глазом у третьего номера припухло основательно. Сообразив, что его бывшее штатное место занято, Герасим с разбега прыгнул в гамак, рванул шнурок аварийного спутывания предохранительными ремнями и, окончательно упакованный, принял горизонтальное положение.
– Давайте спорить, что у нас неприятности? – мне, как командиру спецмашины Подразделения "000" можно было спорить во время тревоги. Тем более, что спор шел не на деньги, а на интерес.
Спорить со мной никто не желал. Все хотели только одного, узнать, в чем, собственно, заключаются неприятности.
– Работаем, – натянуть на голову боевую связь-бескозырку и завязать под подбородком гибкие ларингофоны для меня дело двух секунд. – Милашке вывести на мониторы панораму окрестностей. Доложить о природе тревоги.
Спецмашина подразделения "000" за номером тринадцать лучшая из спецмашин своего выпуска. Что сказали, то и делает.
– Мною, спецмашиной, заводской номер такой-то, сенсорами дальнего выявления неприятностей обнаружено приближение к составу крупных масс живых существ. Проведя сканирование, просвечивание, визуализацию, контрольное запрашивание "свой чужой" могу со стопроцентной уверенностью сказать, что это не Красная Армия.
– Скорость сближения?
– Двадцать километров.
– Время контакта?
– Двадцать минут.
– Время принятия решения?
– Двадцать секунд.
– Как это символично, не находите, товарищи спасатели? Тогда предлагаю подать в окружающую атмосферу сигнал СОС и сжечь свои личные документы. Спецмашине приготовиться к самоуничтожению. Всех остальных я лично пристрелю.
Герасим со своего места хмыкнул, Милашка скромно захихикала, а Боб побледнел. Он не знал, что командир спецмашины подразделения "000" за номером известно каким время принятия решения тратит не на само принятие решения, а на поднятие бодрости духа вверенного ему экипажа.