Товарищ Богдан (сборник)
Шрифт:
Инспектор подошел к ближайшей парте. Взглянул на учебник. Казенное, официальное пособие, на титуле напечатано: «Допущен Комитетом народных школ». Заглянул в тетрадь к ученику — высоченному, тощему токарю.
— Тэк-с, тэк-с, — вдруг сердито произнес инспектор.
Дряблые щеки его затряслись, пенсне соскочило с переносицы и повисло, раскачиваясь, на тоненькой золотой цепочке.
— Нехорошо-с, очень нехорошо!
Ученики замерли, учительница слегка побледнела.
«Эх, дурья башка! — зло подумал Бабушкин о токаре. — Неужто „догадался“
— Вынужден сделать вам, госпожа Крупская, серьезное замечание, — строго промолвил инспектор. — Вы изучаете отнюдь не то, что положено…
Теперь уже все ученики со злостью смотрели на тощего токаря.
«Вот беда! Пропала учительша!» — тревожно думали они.
— Объяснитесь, — сухо сказала чиновнику Надежда Константиновна с таким видом, будто не понимала, чем он недоволен.
Левой рукой она то и дело поправляла тяжелый узел волос на голове, хотя прическа и так была в полном порядке.
— Нехорошо-с, очень нехорошо, — сердито повторил инспектор. — Вы, госпожа Крупская, изучаете полезные ископаемые, а по программе надлежит уже перейти к губерниям черноземной полосы. Благоволите впредь не своевольничать…
Радостный гул пронесся по классу.
— Слушаюсь, — покусывая губы, чтобы скрыть улыбку, почтительно ответила учительница.
Ее большие серые глаза, казалось, раскрылись еще шире и мягко светились.
Бабушкину вдруг стало очень весело.
— Дозвольте доложить, господин инспектор? — сказал он, вставая из-за парты, вытягивая руки по швам и озорно поблескивая своими голубыми глазами. — Не извольте беспокоиться! Мы программу выполним. А главное — слова учительши нам прямо в душу западают. Мы эту науку — географию то есть — накрепко затвердим. Потому чуем: мастеровому человеку она ой как пригодится!..
— Хорошо, хорошо, — поморщился инспектор и в раздражении сделал несколько шагов по классу.
— Скажи-ка, братец, — вдруг ласково обратился он к одному из учеников — пожилому рабочему со впалыми щеками, покрытыми густой щетиной.
Тот встал.
Очевидно, инспектор понял, что одной лишь строгостью ничего не добьешься, и решил подладиться к рабочим.
— У вас кроме уроков, кажется, вечером еще имеют место лекции по географии? — спросил он и постарался даже улыбнуться. — В прошедший четверг оная была?
— Так точно! — отрапортовал ученик.
— А скажи, братец, — продолжал инспектор, но вдруг, втянув носом воздух, поморщился. — Что это? Запах…
В классе заулыбались. Ученик, с которым беседовал чиновник, много лет работал на табачной фабрике и весь пропитался смесью крепких табачных ароматов.
— Табак, господин инспектор, — виновато доложил он. — Видать, когда помру, из гроба и то табачищем будет разить. А лекция была. И с волшебным фонарем! Очень замечательная лекция! Про Швецию. Как там корабли ладят, да климат какой, да про ихний главный город Стокгольм…
Табачник незаметно подмигнул товарищам.
«Не волнуйтесь, мол. Не маленький. Надежда Константиновна
— А вот поясни мне, любезный, — перебил инспектор. — Я тоже хотел эту лекцию посетить. Из чистой любознательности. Пришел, а дверь в школу закрыта… — Чиновник развел руками. — Так и повернул ни с чем…
— Что вы, господин инспектор! — воскликнул табачник. — Дверь была настежь! Только не парадный, а черный ход. На парадном прихожую мыли. Вот, чтобы, значится, грязи не натаскать… А нам и черный — ништо…
Крупская в течение всего этого разговора молча стояла у доски.
«Хорошо, что мы догадались парадное запереть, — обрадовалась она. — А насчет мытья полов — хитро он придумал. Молодец!»
Инспектор раздраженно махнул рукой и, прощаясь, сухо кивнул головой учительнице.
Крупская тоже слегка наклонила голову. Ученики встали.
Бабушкин вскочил и, словно нечаянно, так оглушительно громыхнул крышкой парты, что инспектор вздрогнул и обернулся, будто сзади раздался выстрел.
Его дряблые щеки тряслись, шея побагровела, рот был широко раскрыт. Казалось, он сейчас гневно закричит, затопает ногами.
Но, бросив грозный взгляд на Бабушкина, он ничего не сказал, лишь пожевал толстыми губами.
Когда дверь за инспектором захлопнулась и в коридоре замер звук его шагов, Надежда Константиновна постучала мелом по доске, успокаивая возбужденных учеников. Она выждала, пока в классе установилась тишина, и с улыбкой сказала:
— Ну что ж, продолжим урок географии…
«Берегись, прохвост!»
В воскресной школе появился новый ученик: старший мастер фабрики Максвеля — Шульц. Низенький, худенький, с торчащими длинными рыжими усами, он напоминал таракана. Маленькие красноватые глазки Шульца под редкими, словно выщипанными ресницами все время беспокойно бегали.
Рабочие с фабрики Максвеля рассказывали, что Шульц совсем замучил их штрафами.
Щупленький немец сразу не понравился Бабушкину:
«Что ему здесь надо? Неужто пришел учить арифметику?»
Однажды на уроке русского языка Лидия Михайловна предложила ученикам написать сочинение.
— Расскажите подробно о своей жизни. Пишите только правду, — сказала она.
Ивану Бабушкину и его товарищам — токарям, ткачам, печатникам — нравилась эта учительница. Одевалась она скромно, говорила толково и понятно. А самое главное — в ней, как и в двух других молодых учительницах — Надежде Константиновне Крупской и Зинаиде Павловне Невзоровой — рабочие чувствовали своих, близких людей, друзей.