Товарищ Богдан (сборник)
Шрифт:
Капитан набил трубку и закурил. Потом продолжал:
— И вот однажды на белом слоне подъехал к Джайни волшебник. Очень добрый и очень мудрый волшебник, какие даже в сказках редко встречаются. Посмотрел он, как Джайни работает, как слезает с него клочьями кожа, опаленная огнедышащим чугуном, как пот заливает глаза, как выпирают ребра на груди. И сказал волшебник:
«Не те ядра ты льешь, Джайни. Не знаешь ты, кто твой главный враг. Пойдем. Отолью я для тебя другое, чудесное ядро, такое, чтобы поразило
Лодка тихо колыхалась на мелких волнах. Ваня, подперев руками подбородок, внимательно слушал.
— Пошел Джайни с волшебником, — продолжал капитан. — Пришли в глубокую пещеру. Волшебник велел Джайни зажмуриться, а сам медленно сосчитал до трех. Открыл мальчик глаза — на скале лежит ядро, огромное, блестящее, а сзади — рули. Как у торпеды.
«Ядро, ядро! — воскликнул волшебник. — Лети, плыви, беги! На клочки разорви врагов этого мальчика!»
Подскочило ядро, покатилось, потом взлетело и скрылось. И вскоре вдали раздался страшный взрыв. Пламя и комья земли взметнулись до неба.
Вернулся Джайни домой и узнал: работать теперь можно меньше, еды много и вместо лохмотьев приготовлена ему крепкая одежда. И всем другим трудовым людям тоже сразу стало легче жить.
«Какого же врага разорвало ядро?» — думал Джайни.
А потом услышал от людей: прилетел какой-то огненный шар во дворец к великому шаху и убил наповал и шаха, и всех его помощников-визирей. А управлять страной стали простые люди…
Капитан выпустил струйку ароматного дыма из трубки и спросил мальчика:
— Уразумел?
Ваня кивнул. Но на самом деле он понял только, что Николай Федотович — хороший, умный человек. И хоть из господ, но заступается за рабочих.
Через неделю Ваня, как обычно, пришел на берег. Напрасно до самого заката ждал он Николая Федотовича. Тот не явился.
«Поди, дела срочные, а может, захворал», — подумал Ваня.
В следующее воскресенье капитан опять не пришел.
…Наступила осень, а вскоре ударили и морозы. На море больше ходить было нечего.
Ваня по-прежнему работал в торпедных мастерских. Он уже ловко владел инструментами и упрямо стремился стать хорошим слесарем, таким же умелым и сноровистым, как его соседи по цеху.
Еще с детства в мальчике обнаружилось редкое упорство. «Весь в отца-покойника!» — покачивала головой мать, когда шестилетний Ваня в полутемной избе до ночи резал и сверлил полые камышинки. Он мечтал сделать дудку, а она чего-то никак не получалась. Целую связку камыша перепортил Ваня, а своего добился: дудка вышла что надо.
Настойчивость особенно пригодилась Ване в торпедных мастерских.
Однажды «старшой» нарочно дал ему обработать очень сложную деталь, требующую высокой точности. Такую даже не каждый опытный слесарь возьмется сделать. Ваня провозился с нею до вечера. Рабочие ушли домой, цех опустел. Ване страшно хотелось спать, однако он продолжал биться над неподатливой деталью. И все же сделал ее. С тех пор «старшой» поручал пареньку обработку самых заковыристых частей торпеды.
Но получал Ваня по-прежнему гроши.
На них и самому не прохарчиться. А надо бы помочь матери, послать в Питер хоть какой-нибудь подарок сестренке — теплую шаль или валенки. Ведь Маша совсем раздета, а морозы лютые…
Однажды он заикнулся «старшому» о прибавке к зарплате.
— Нос не дорос, — насмешливо ответил тот.
«Поработаю еще лето и уйду! — решил Ваня. — Подамся в Питер на завод. И не учеником, а всамделишным слесарем».
Незаметно пришла весна. Снег потемнел, стал зернистым, небо — зеленым-зеленым.
В первое же погожее воскресенье Ваня поспешил на море. Лед у берега истончился, посинел, в проталинах темнела густая вода. Солнце утонуло в море, и на перистых облаках остался алый пылающий отблеск.
Лодка капитана лежала на берегу вверх килем. Ваня поколупал пальцем старую, отскочившую во многих местах краску.
«Вскорости, поди, заявится капитан. Будет конопатить, смолить и красить ялик», — радостно думал он.
…Однажды Ваня, шлифуя золотник, заметил, что слесари перешептываются и кучками выходят в уборную. Рабочие в шутку называли ее «клубом», потому что там можно было украдкой побеседовать.
Положив напильник, Ваня вышел из мастерской. В уборной вокруг Катюхина стояло несколько слесарей. Склонившись головами друг к другу, они возбужденно шептались о чем-то. Когда Ваня подошел, рабочие сразу замолчали и стали раскуривать погасшие цигарки. Но потом Катюхин махнул рукой и сказал:
— Да чего там. Свой паря…
И тут из шепота слесарей Ваня понял: прошлой ночью в крепостных застенках Кронштадта казнены преступники — три матроса и два офицера.
За что повесили этих людей, паренек так и не разобрал. Понял только, что повешенные читали какие-то запрещенные книги, офицеры тайком переписывали крамольные листки и раздавали матросам.
Но для чего они это делали, даже Катюхин не знал. Одни шептали, что самый главный из казненных хотел бросить бомбу в царя.
— Точь-в-точь, как восемь лет назад… Помните? — таинственно подмигивал токарь Зимин. — Первого марта… В царя-батюшку, в Александра Второго-то, бомбу швырнули. И на клочки…
Другие говорили, что готовился бунт на крейсере, третьи — что казненные стояли за рабочих и хотели, чтобы на земле всем хорошо жилось.
Ваня совсем запутался.
«Тут что-то не так, — думал он. — Ежели повешенные были за мастеровой люд и желали всем счастья, почему же их срамят преступниками? И за что повесили?»