Товарищ "Чума"
Шрифт:
Я уже принялся продавливать одной рукой сопротивляющуюся тягучую субстанцию времени, потянувшись к нагану, как вдруг фигура Глафиры Митрофановны засияла разнообразием всевозможных расцветок. Я от неожиданности даже забыл об угрожающей мне опасности, выпучившись на это «светопреставление».
Тело мамаши окружал натуральный светящийся ореол, выходящий за пределы её тела. Каких только красок тут было не намешано: красный, синий, оранжевый, желтый, фиолетовый и даже черный. Краски смешивались, перетекали друг в друг, однако во всем этом разнообразии
Однако, поточнее я рассмотреть их не успел — мне неожиданно поплохело, а затормозившее время рывком вернуло себе нормальную скорость. Моя рука, выброшенная вперед, резко отбила в сторону направленное на меня оружие. Но я не успел — пред самым соприкосновением сухо треснул спущенный мамашей курок…
«Приплыли!» — пронеслось в голове, но выстрела не последовало.
Выбитый из руки Глафиры Митрофановны наган проскакал по столу. И едва не свалился на пол. Я едва сумел его поймать. Взглянув на пустой барабан, я понял, что мамашка просто-напросто взяла меня «на понт». Просто напугать решила? Но на кой хрен ей это было нужно? На отбитого на голову пранкера она совсем не похожа.
— Вот черт бешенный! — потирая руку из которой я выбил наган, прошипела мамашка. — Чуть руку мне не сломал, паразит!
— Скажите спасибо, что шею не свернул! — нервно произнес я. — Что это сейчас было, Глафира Митрофановна? Ветром голову надуло?
— Мне нужно было вывести тебя из равновесия, — произнесла тёщенька, баюкая ушибленную руку.
Ну, да, каюсь — перестарался. Но когда дело касается моей безопасности, я бываю чрезмерно жёстким. Даже жестоким. Это ей просто повезло!
— И на кой вам это было нужно? — Грозно навис я над женщиной, поднявшись на ноги из-за стола. — Я ведь и убить мог! И осталась бы Акулина круглой сиротой! Вы это-то хоть понимаете?
— Видел? — неожиданно спросила Глафира Митрофановна.
— Что видел? — Я даже немного опешил. — Вы вообще о чём?
— Свечение вокруг меня видел, балбес? — неожиданно вспылила мамашка. — Хочешь сказать, что я зазря тут эту комедию ломала?
— Свечение? — Я поначалу не совсем понял, о чём это она, а потом до меня дошло. — Это вы об ауре, что ли? Видел я ваше биополе[1]… — брякнул я, не подумави тут же прикусил язык. Скорее всего, этот термин был еще неизвестен в 1942-ом году[2].
— Как ты сказал? Биополе? — Тут же впилась в меня мамаша своим фирменным взглядом. — Первый раз слышу такой научный термин.
Если она будет на меня так пялиться еще пару-тройку минут — точно дыру просверлит. Прямо не глаз, а алмазное сверло какое-то.
— Биополе, аура — какая разница? — попытался я съехать с темы.
Но тещёнька уже так вцепилась в меня своими «бульдожьими челюстями» — домкратом не разжать!
— Большая! — рявкнула она в исступлении, даже со всей дури саданув кулаком по столу.
А доцентша-то, страшна в гневе. И было большой ошибкой попасть мамаше под горячую руку. Вероятно, что именно это и есть та самая больная тема, из-за которой ей пришлось отправиться
— Это самое точное определение, которое только можно применить к ауре! Что ты еще об этом знаешь? Ну?! Говори! Иначе можешь забыть навсегда о нашем сотрудничестве! И вообще, кто ты такой? — уже в очередной раз спросила она меня.
— Ну, вы, мамаша, даёте? — как можно натуральнее возмутился я. — Я самого себя не помню, откуда же мне знать, что из меня в следующий момент выскочит? Память-то мне напрочь отшибло! Или осколок чего-то в голове повредил, или вы у меня чего-нибудь нечаянно отрезали, когда его извлекали! — бросил я необоснованное, в общем-то, обвинение, чтобы хоть немного сменить тему.
— Ты говори, да не заговаривайся, хлопчик! — теперь уже натурально возмутилась Глафира Митрофановна. — Отрезала я ему, видите ли, чего-то там? В другом месте тебе отрезать надо было!
— Но-но-но, давайте лучше обойдемся без этих пошлых намёков! — не переставая кипеть «праведным гневом», продолжал отыгрывать я свою роль. — Признаю, перебрал! Вы мне, всё-таки, жизнь подарили… Могу вас теперь второй мамой называть…
— Ты тоже это… не ёрничай, давай! — наконец сменила гнев на милость Глафира Митрофановна. Я видел, что ей приятно моё признание. — Значит, не помнишь ничего? — переспросила она меня. — Ни кто ты, ни откуда?
— Хотел бы сказать «вот те крест» и перекреститься, что не вру, но сами знаете, как подобные штуки на ведьмаков действую. Я только о Нём, — я указал взглядом в поток, как бы намекая на Господа Бога, — словечко произнёс, как у меня башка чуть не треснула!
— Да, с этим поосторожнее будь, — подтвердила мамаша мои догадки. — Все с Ним и Его церковью связанное, избегать старайся. От этого конечно, не помрёшь, но незабываемые впечатления гарантированы.
— Ок, принял, — качнул я головой.
— Вот, опять, — обратила внимание Глафира Митрофановна. — Что за «ок»? В Советском Союзе никто так не говорит.
Ох, ты ж! Опять прокол. Язык мой — враг мой. Нужно собраться, иначе пойдут по одному месту все мои планы. Я ведь тут, натурально, как свой среди чужих и чужой среди своих. Пришелец, одним словом.
— В полном размере произносится о кей, — пояснил я. — Сокращённо обозначается Ok, O точка k точка. Это американское общеупотребительное выражение, ставшее международным, означающее согласие: «ладно», «да», «всё в порядке», «хорошо» или «правильно».
Мамашка опять зависла, пытливо вглядываясь в моё непроницаемое лицо:
— А ты еще и языкам учён? Do you speak english?
— Дую-дую, и по-английски, и по-немецки, и по-французски, и еще незнамо по-каковски — амнезия больше вспомнить не даёт, — решил я немного приоткрыть свои лингвистические возможности. — А откуда я всё это знаю… — Я «виновато» развёл руками, типа, я не я, и лошадь не моя!
— Даже так? — реально прифигела тёщенька. — Да кто же ты такой, паря? — уже в который раз задалась она этим вопросом.