Шрифт:
Гроза в эту ночь распоясалась не на шутку. Сверкало ярко-синим светом так, что видно всё вокруг, будто днём ясным, а от грома уши закладывало. Страшно, аж мороз по коже. А тут ещё ветер разыгрался и принялся ветками старой берёзы по окнам скрябать, словно приползший с кладбища гигантский скелет просился в дом погреться. Мне, обычно, стоит кулак под голову положить, и сплю я мертвецким сном, а тут ни в какую уснуть не получается. Чего-то срашно сделалось. Вроде, под крышей крепкой, всё одно – боязно: а ну как молния сейчас в трубу саданёт. Я даже перекрестился от недоброго предчувствия. И опять загремело на всю катушку, а следом собачий визг с лаем. Ужасная ночь! И утро случилось
Дождь кончился. На небе ни облачка. Блестки солнечные на сырой траве весёлыми переливами играют. Вроде бы, живи и радуйся, но тут истошный крик на всю улицу:
– Товарища Билецкого убили!!!
Товарищ Билецкий приехал в нашу глушь из самой Москвы, а тут такое. Я сбрасываю армейское одеяло и в исподнем бегу на улицу. Около крыльца конторы, где квартировал комиссар Билецкий, народ. Здесь все: технорук Иван Васильевич Безносов, командир взвода охраны краском Стасов, предзавкома Ванька Юров и счетовод Вавилонов. В общем, все, кто проживал на заводе. Сам же Билецкий в грязном кожаном тренчкоте лежал лицом вверх на ступеньках высокого крыльца, широко раскинув руки. Левая рука комиссара, будто тянулась к двери конторы, а правая свесилась с крыльца и на эту руку, поджав дрожащий хвост, смотрел наш заводской пёс Жук. Лицо Билецого – бледное в синеву, нос заострился, на правом виске кругляш запёкшейся крови, окружённый желтоватым с черными крапинами ореолом.
– В упор стрелял, гад, – наклонившись к лицу убитого, тихо сказал Стасов. – И левша он…
– Почему левша? – усомнился в словах краскома Вавилонов. – Подошёл с боку и …
– Где ты тут с боку подойдёшь? – усмехнулся Стасов, указывая на перила крыльца, – если только…
Краском сбежал с крыльца и попробовал взобраться на стоящую прямо возле крыльца конуру Жука. Но стоило командиру покрепче упереться ногой на угол крыши конуры, гнилые доски подозрительно захрустели, а одна из них с противным чавканьем сразу же провалилась. Стасов решил дальше не испытывать судьбу, опять поднялся на крыльцо и объявил вердикт своих размышлений с опытами.
– С боку никак не подобраться. Левша стрелял.
И я как-то непроизвольно посмотрел на свою правую руку. То же самое сделали и все остальные. Левши среди нас не было.
– Может, из солдат кто? – после некоторой паузы выразил общее мнение Вавилонов.
– Проверим, – сказал Стасов и с едва заметной усмешкой повернулся в мою сторону. – Обязательно проверим, а если и среди моих бойцов левши нет, то нам товарищ Пинкертон злодея из-под земли достанет.
Пинкертоном Стасов называл меня. Зимой мне исполнилось двадцать, а весной всех моих сверстников стали забирать в Красную армию. Матушка, всполошившись не шутку, побежала к моему дяде Андриану Петровичу, и тот быстро оформил меня в рабочую милицию, где он уже полгода числился начальником. Меня записали младшим милиционером и сразу же отправили на пороховые склады. Эти склады вместе с патронной мастерской недавно устроили на бывшем латунном заводе купца Викторова. Командовал на складах комиссар Билецкий, а я, как милиционер, должен обеспечивать здесь порядок. Я поначалу испугался ответственности, но скоро понял, что ничего страшного в моей службе на пороховых складах нет. Весь периметр бывшего завода, по приказу Билецкого, огородили колючей проволокой в несколько рядов. Даже на крутом речном берегу эту цепкую ограду поставили, а вдоль проволоки территорию караулили бойцы из взвода охраны краскома Стасова. Рабочие, человек тридцать, проходили рано утром через пропускной пункт и сразу же спускались в глубокий подвал, а вечером они поднимались наверх, и через заводские ворота расходились
Все смотрели на меня сейчас, не как на Сашку Горохова, а как на представителя власти, который обязан быстро раскрыть преступление и арестовать злодея. Мне стало здорово не по себе, но груздем я уже назвался и теперь придётся лезть в кузов этой страшной заботы. Я глубоко вздохнул, и хотел, уж было, подойти к трупу комиссара, но тут Ванька Юров мне шепнул:
– Иди, хоть, штаны надень… Стоит тут в подштанниках перед покойником… Срамота…
Когда я примчался к месту преступления одетый, около трупа комиссара стояли только Стасов и Вавилонов. Юров побежал звонить в город, а Безносова позвали в мастерскую: станок там какой-то забарахлил.
Я, ужас как боюсь покойников, но к трупу пришлось подойти. Стараясь не глядеть на убитого, я прислушался к разговору красного командира и счетовода.
– Как некстати, – сокрушался командир охранного взвода, – у меня через два дня учения со стрельбами назначены. И отменить уже ничего нельзя… Приказ из округа… Кто ж его?
– Из наших никто не мог, – почесал щеку счетовод. – Чужой, видимо…
– Не должно здесь быть чужих, – стучал кулаком по перилам Стасов. – Из своих кто-то…
– Ты же сам сказал, что левша, – посмотрел на командира Вавилонов. – А у нас левши здесь, вроде, нет.
– Убийца стрелял левой рукой, это факт, – ещё раз посмотрел на труп командир. – Может, специально, чтобы запутать всех? Дескать, левшу будут искать…
– В наше-то время? – усмехнулся счетовод. – Сейчас всё проще: кто-то из солдат шмальнул в него за четверть самогона или в охране твоей есть дыра…
– Солдат я сейчас всех проверю, – сказал Стасов и сошёл с крыльца на землю. – А в охране у меня дыр быть не может.
– Ещё надо проверить: с кем вчера вечером товарищ Билецкий встречался, – неожиданно даже для самого себя сунулся и я в этот разговор.
Краском и счетовод посмотрели на меня так, словно перед ними трухлявый пень начал петь матерные частушки.
– А ведь Пинкертон прав, – после минутного молчания потёр висок Стасов. – Надо народ опросить…
– Билецкий здесь дружбы ни с кем не водил, – вздохнул Вавилонов. – Уединенно жил, как в скорлупе. В Москву, почесть, каждую неделю мотался, не до нас ему. Я вот, лично, от него кроме приказов ничего и не слышал…
– Я тоже, – пожал плечами командир и обернулся ко мне. – Буркнул третьего дня, мол, а Москву поеду и всё. Так что, товарищ Пинкертон, надо искать тех, кто был с покойным на короткой ноге. Я таковых не знаю. Тебе теперь все карты в руки.
Скоро подошли солдаты. Они положили труп комиссара на телегу и повезли его в городскую больницу для вскрытия. Я остался у крыльца конторы один. Вернее, не один, а на пару с собакой, с Жуком. Я смотрел на Жука, а пёс жалобным взором озирал свою конуру с дряхлой крышей. Крыша и так была на последнем издыхании, а тут еще каблук Стасова проделал в ней изрядную дыру. И мне, вдруг, стало так жалко собаку, что я сбегал на задний двор конторы, где хранились разные хозяйственные припасы, взял там два больших листа рогожи укрыл ими крышу конуры.
Конец ознакомительного фрагмента.