Товарищ Сухов или хроники бесполезного попаданца
Шрифт:
— Привет! Что-нибудь случилось?
— Привет! Да нет, ничего серьёзного. Ты Иваницкого из 12 полка знаешь?
— Честно? Не шибко помню. Белобрысый такой?
— Нет, брюнет. Он о тебе странные вещи рассказывал сегодня: дескать, ты — расстрелянный, и ни хрена не помнишь. И кинжал с собой таскаешь.
Пришлось Саше рассказать. Он сидел, зажав руками голову, слушал.
— Всё, Костя! Хватит. Не надо подробностей. Я всё понял. Это тебя, поэтому, держали вдали от фронта?
— Наверное.
— Если бы не знал, что ты вот такой мужик, делал бы то же самое. Давай мы никому об этом не скажем.
— А я молчал, Саша.
— Вот и молчи! А я скажу, что Иваницкий — трепло.
Мы промолчали, но в середине июля зенитки повредили самолёт моего ведомого Жоры Голубева. Он сел за линией фронта на брюхо. Рядом — большое поле. Я выпустил шасси и пошёл на посадку. Я его вывез, но в полку Жора рассказал, как это было.
— Я упал на заросшее поле возле леска. Надо мной прошёл 'кобрёнок' Константина Васильевича, помахав крыльями. Смотрю, он шасси выпускает и пошёл на посадку на соседнее поле. Оно — через лесопосадку от меня. Я кинулся туда, а навстречу мне 6 немцев выходит. Пять автоматов и маузер. Довольные, суки. Ржут и надо мной потешаются: бьют под ноги короткими очередями. Заставили выбросить пистолет
На следующее утро я, как обычно выбежал на пробежку, вдруг слышу: кто-то пыхтит сзади. Голову повернул: Жора.
— Константин Васильевич! Я с Вами! Разрешите?
Я снизил скорость, для него она несколько великовата. Мы стали заниматься вдвоём. И всю оставшуюся жизнь Георгий Голубев называл меня только по имени-отчеству. Плена боялись все.
Через несколько дней ранили Фёдорова, ведомого Саши. Он попросил у меня Жору, а потом стал летать с ним постоянно. А ко мне он привёл лейтенанта Сухова Константина Васильевича. Моего полного тёзку. Только года и место рождения у нас разные. Он — 23-го, а я — 21-го года рождения. Он мечтал стать морским лётчиком и заканчивал Ейское авиационное морское училище, в пятистах метрах от ЗАПа, в котором учился я в 41 году. Так же, как и нас, их сдёрнули в пехоту. Он воевал, рядовым, пулемётчиком. Затем вернулся в ВВС и попал в ЗАП, на Яки. Потом переучился на 'кобру' и оттуда его забрали в Моздок. Он худенький, ниже меня росточком. Никак отъесться не может после голодухи в пехоте и на переучивании.
— Костик, поднатаскай его! Тебя всё равно никто толком прикрыть не может: твой 'кобрёнок' обгоняет всех, и ведомый тебя просто связывает. Будешь летать на разведку. Командование просит данные по Крыму. Так что, один полёт в день. А в свободное время подтяни ему пилотирование. Договорились?
— Хорошо.
Я, действительно, отпросился в полк из Ессентуков, надоели танцы, пьянки, чужие постели, когда на утро не помнишь, как подружку зовут. Я уехал в Карасу и подготовил машину. Всё отполировал, все лючки загерметизировал. Обкатал новый двигатель. Привёл в порядок карбюратор. Облегчил, сняв всё лишнее и тяжелое: заменил крепёж электропроводки на шнурочки. В общем, машина была готова установить мировой рекорд скорости. Больше никто так свою машину не готовил. На дополнительный бак соорудил обтекатель. Хотя ПТБ мы практически не использовали. Их почти все выбросили или душ из них сделали. Мне поставили новую, более компактную радиостанцию, поэтому Голубев за креслом и поместился. И освободили место под установку фотокамеры. Я стал летать исключительно на разведку. Через некоторое время в полк прилетели испытатели и инженеры из НИИ ВВС, и на 'кобрёнка' поставили высотный нагнетатель. Надпись: 'Кобрёнок' и рисунок полосатенькой змейки с раздутым капюшоном, стали моим талисманом.
Вылеты на разведку вещь тяжёлая и довольно опасная. Я вылетал с закреплённым на груди автоматом ППС. Его рожки были уложены в нашитые карманы на бедрах. Потом Вершинин подарил мне свой маузер-автомат на 20 патронов. К нему подходили немецкие патроны от 'шмайсера' и 'Парабеллума'. И на спине, в специальном кармане крепился аварийный паёк, прямо на парашюте. На такой высоте холодно, кабина кобры не герметичная, поэтому у меня был комбинезон с подогревом. Самую большую опасность представлял кислородный прибор. Если с ним что произойдёт, то... Ты даже этого и не заметишь. Как уснёшь. С утра, после пробежки, зарядки и завтрака, идёшь к 'колдунам' — метеорологам за сводкой. Там собирают данные отовсюду и имеют, хоть и очень приблизительное, представление о погоде в районе. Дальше тащишься в штаб и связываешься с разведуправлением фронта. Они ставят приблизительную задачу и ряд запасных вариантов. Начинаешь планирование операции и подготовку карты полёта. Эта карта — секретна, поэтому готовишь её один, без штурмана полка. Идёшь к секретчику, он её кодирует и переправляет в штаб на утверждение. Оттуда дают только номера маршрутов и порядок предпочтений. После этого идёшь к 'Кобрёнку', и начинаешь его осматривать и готовить. Вооружение с него почти всё снято: нет пушки и 4-х пулемётов. Только два носовых синхронных браунинга. Потом появляется Дашенька. Мы с ней целуемся. Она очень красивая девушка и мечтает стать моей женой. Она — укладчица парашютов. Мой парашют ежедневно переукладывается и просушивается, так положено из-за высотных полётов. Потом приходится идти к врачу, мерить давление и проходить медосмотр. Особенно внимательно он осматривает органы дыхания. Перед посадкой в самолёт подходит приборист КИПа с журналом, что проведена проверка кислородного прибора, влага удалена 99% спиртом. Оба ставим свои подписи. Для него, если я уйду со связи без предупреждения, то есть потерял сознание из-за отсутствия кислорода, автоматом штрафбат. Этот спирт хранится отдельно от остальных и выдаётся под роспись. После прохождения всех процедур, запускаю двигатель, и 'кобрёнок', помахивая вверх-вниз хвостом на неровностях, занимает место на старте. Добро на взлёт получено, взлёт и набираю высоту. Так как один, постоянно приходится осматриваться до высоты в 10000 метров. Выше немцев обычно нет. Они все машины с высотными движками держат на западе. Лишь иногда такие встречаются. В основном — 'фоккеры'. Они представляют для меня самую большую опасность. Мужики в полку посмеиваются, не верят. Им завалить 'фоккер', как два пальца об асфальт, он на малых высотах вялый и не манёвренный, только пушек много. А здесь... Здесь они — короли! Кобра уступает им по манёвренности, но превосходит по высотности и скорости. Поэтому приходится постоянно крутить башкой. Сегодня я иду к Севастополю. Набрал 11000, 'кобрёнок' характерно потрескивает топливными баками. За бортом -минус 55. Включил костюм и перчатки на обогрев. Помогает мало, но без этого совсем холодно, и увеличивается расход кислорода. Время от времени оглядываюсь. Как только появляется земля между облаками, нажимаю на спуск камеры. Прошёл над заданным районом, всё снял. У Херсонеса появляются два пыльных следа. 'Фоккеры' взлетают. Начинают бить зенитки. Маневрирую, но помогает это мало. Бьют довольно точно, приходится постоянно менять скорость и высоту. Всё! Проскочил, набираю опять 11 тысяч. Но вот 'фоккеров' я потерял из виду. Ищу их глазами. Наконец появляется инверсионная полоса сначала одного, потом второго 'фоккера'. Что-то они больно резвые. Прибавляю скорость. Оба на! А один забрался выше меня! Быть такого не может! Тем не менее. Второй пока ниже, но впереди меня! Скорее всего: А3/U7. Смотрю по таблице и ввожу в прицел его данные. Он тоже максимально облегчен, у него только две пушки. По дистанции стрельбы я его даже превышаю моими 50-калиберными браунингами. У них короткоствольная пушка. Произвожу захват цели. Заморгали кольца: даю длинную очередь, и смотрю за трассой. Есть, 'фоккер' потерял часть обшивки и повалился вниз. Минус один! Теперь всё внимание назад. Давай, 'Кобрёнок', тяни! Лапушка, солнышко! Змеёныш ты мой ненаглядный, ещё 20 км и можно будет сбросить ПТБ! Дистанция медленно, но всё-таки сокращается. Чуть наклонил нос. Скорость сближения ещё упала, но теряю высоту. Зажглась лампочка ПТБ, переключился на внутренние баки, нажал кнопку сброса. 'Бах' — сработал пиропатрон! Самолёт рванулся вперёд. Я начал вновь набирать высоту. Бачок жалко!!! Такой обтекатель был! У, фриц чёртов! Опять выклеивать! Немец отстаёт, смотрю: он пошёл вниз. 'Кина не будет!' Всё это слышал Вершинин. У меня приказ: разговаривать по рации, чтобы все знали, что я ещё жив. Поэтому в наушниках звучит его голос:
— Сокол, Горе'! В точке М6 иди вниз. Тебя встретят! Молодец!
До неё ещё полчаса лёту! Прошёл над точкой, пошёл вниз. На несколько секунд оторвал маску от лица и вытер пот. Надо же, вспотел! А вот и наша восьмёрка! Ты смотри, сама сотка встречает!
— Сокол, сотке! Привет! Как оно?
— Бак пришлось сбросить.
— Понял! Там тебе баньку соорудили!
— Отлично, а то у меня всё изморозью покрылось. — Когда снижаешься с негерметичной кабиной вниз, всё заволакивает изморозь, приходится некоторое время идти по приборам, почему разведчиков и встречают. В этот момент мы ни хрена не видим и можем пропустить атаку. Всё! Касание, рулёжка, тормоз. Ласковые губы Дашеньки, забирающей парашют. Живой!
Банька!!! Промёрз я до костей! Лежу на средней полке, сил нет. Отхожу после полёта. Звал с собой Дашу, но она похихикала и не пришла. Дверь открывается, входит тётя Поля в длинной рубашке и шапке ушанке. В руке два веника.
— Костенька, давай я тебя попарю, сынок! Что за мытьё в одиночку!
— Ой, спасибо, тётя Поля!
Вот это да! Парит она просто профессионально! Куда там турецким мойщикам! Распарила меня до изнеможения, потом холодной водой окатила, перевела пониже, там намылила, растёрла мочалкой, всё смыла, а потом сделала мне просто потрясающий массаж. Растянула все мышцы, все суставы повыворачивала, шею мою бедную промяла так, что никаких хрустов не стало. Через час мы выползли на привалок у баньки. Она помахала кому-то рукой и нам принесли четыре бутылки ледяного темного 'Бархатного' и раков.
— Ой, тётя Поля! Это просто сказка! А я звал Дашу из ПДС с собой, не пошла.
— Да дура она! Не понимает, что тебе не то самое нужно, а согреться да кости промять. Я слышала, как девчонки хихикали. Назвала их дурами, и пришла. Зелёные, ничего в этом деле не понимают. А у меня у самой Сашенька, сынок, сейчас на Севере летает. Да и самой приятно. Это вам, мужикам надо всё и сразу. А мы, бабы, и без этого можем своё дело сделать. Вон, пока тебя мыла да мяла, раз пять кончила, трусы пришлось менять! А спать с кем-то при живом муже — грех и грязь!
Я улыбнулся и поцеловал её за ухом.
— Щас как дам, охальник! А ты такой крепкий, с виду и не подумаешь. Одни мышцы! Мужик! Ладно, Костенька! Пойду я, надо закладку делать! Смотри, осторожнее там! — она показала на небо. — Ведь по ниточке ходишь. И с Дашкой осторожнее. С дерьмецом девка. Только, что красивая.
— Я знаю!
Дарью Михайловну я знал в другой жизни. Она была женой одного из крупных политначальников в ВВС. Вон он идёт, и даже не подозревает о своей судьбе. Но, на Дарью он и сейчас засматривается. Рогов у него будет! Как только за провода не цеплялись. Она была притчей во языцах всей воздушной армии. За что она с ним так жестоко поступала — не знаю. В те годы, меня это мало интересовало. Просто слышал разговоры матери, отца и других офицеров. Мы с ней познакомились в момент, когда я приехал из Ессентуков. Больше никого из лётчиков в полку не было. Мне понадобилось кое-что пришить к новой форме и новому комбинезону, и я, естественно, пошёл в мастерскую ПДС (парашютно-десантная служба), где были швейные машинки. Там и разболтался с ней. Отношения были цветочно-конфетные, я не сразу узнал в ней Дарью Михайловну. Она здорово изменилась впоследствии. При переходе к более серьёзным отношениям, мне была рассказана потрясающая по трагизму и слащавости история про несчастного погибшего лейтенанта, унёсшего с собой её девственность. На самом деле, она была ППЖ командира 66 полка, но, когда она перешла в атаку, и потребовала у него развода с его женой, он отказался. Возник небольшой скандал, который разрешил Вершинин, переведя её в наш полк. Если бы она сказала правду, я бы к ней по-другому бы отнёсся. Но, она предпочла ложь. Да и бог с ней. Ореол героя-разведчика скоро рассеется у неё в голове: мы не сбиваем машины сотнями, у нас приказ любыми средствами избегать боёв, даже, когда мы видим, что противник слаб и находится в невыгодном положении. Поэтому награды и денежные премии нам с неба не сыплются. А вокруг будет много молодых, способных и быстро продвигающихся по службе Героев Советского Союза. Всё-таки, лучший полк ВВС. 'Старики', а их совсем немного в полку, понимают, каким делом я занимаюсь, и почему нахожусь на особом положении, а молодёжи этого не объяснить. А у молодых один вопрос: а сколько у него сбитых? Всего семь? Тоже мне — 'старик!' Эти разговоры начались после очень удачного для полка периода освобождения Донбасса. На полк просыпался просто дождь наград, многие получили звания Героев. А я получил самый дорогой мне орден: Отечественную войну 2 степени. Уж слишком дорого он мне достался: в разведке, на 'Кобрёнке'.
В начале ноября, в Днепропетровске, меня атаковали свои. Инициатором выступил будущий муж Даши. Я не входил ни в одну из эскадрилий, и у меня другая норма питания: высотная. Там всякие витамины, кобальт и прочие прибамбасы, и она существенно больше. Кислород выжигает жир очень эффективно, его необходимо восстанавливать. Поэтому у меня в столовой был отдельный стол. Захожу вечером в столовую, за моим столом сидят четыре летчика и курят. Три пепельницы, а я — некурящий. Скандала не получилось, хотя вырубить 4-х 'щенков' для меня раз плюнуть. Но, мгновенно, при возникновении скандальной ситуации, подошёл Речкалов, зам командира полка, Клубов, командир 2 эскадрильи и Голубев, ведомый Покрышкина. Двое — старики. Они укоротили 4-х Героев: