Товарищ убийца. Ростовское дело: Андрей Чикатило и его жертвы
Шрифт:
В 1986 году у семьи Чикатило были две двухкомнатные квартиры в Шахтах. Злополучный флигелек на Межевом Андрей Романович давно уже продал.
26 сентября 1986 года он получает комнату в Новочеркасске, в доме 9 по Транспортной улице. Ничего себе название.
В декабре 1987 года Феодосия Семеновна меняет одну из шахтинских квартир на двухкомнатную квартиру в Новочеркасске — Гвардейская, 36. Тоже боевое название.
23 июня 1988 года их дочь Людмила Андреевна меняет оставленную ей шахтинскую квартиру на другую — тоже в Шахтах, тоже двухкомнатную — улица Ленина, 206. Когда она разведется с мужем и переедет к родителям в Новочеркасск, эта квартира останется в распоряжении
Наконец, 27 декабря 1989 года Андрей Романович еще раз меняет квартиру дочери. На сей раз адрес — улица Красной Армии, 123. Туда он прописывает Феодосию Семеновну, для чего ему приходится фиктивно с нею развестись. Мужу и жене, как знают наши граждане, двух квартир не дадут. Наверху виднее, в скольких квартирах должна жить семья. А разведенные — это уже две семьи.
Голь чрезвычайно хитра на выдумки.
Кому только не приходилось ловчить с жильем! Меняли шило на мыло, разводились, сходились, вызывали к себе дальних и ближних родственников, лишь бы выкроить еще несколько квадратных метров, да пошире коридор, да побольше кухоньку, да попросторнее переднюю. Но не слишком ли много хитростей для одной семьи на таком ограниченном пространстве и в такие сжатые сроки?
Но больше всего удивляет скорость, с которой новоиспеченному работнику отдела металлов предоставили жилье: у других на это уходят годы. Алексея Васильевича Масальского тоже удивила эта быстрота, когда он, встретив Чикатило в электричке, узнал о его успехах на квартирном поприще. Ему же, Алексею Васильевичу, и после долгих лет беспорочной службы не досталось ни одного квадратного метра, отчего он и перешел на другую работу, в «Ростовнеруд».
И в самом деле, отчего это у Андрея Романовича так удачно складывалось с жильем?
Вот перед нами страничка с адресами Андрея Романовича, со всеми его разъездами, обменами и разводами. Вот другая страничка, с записями, сделанными на суде: «Я работал в КГБ на правительственной связи…» И хотя произносил он эти слова среди всякой чуши, которую нес, то ли окончательно спятив, то ли прикидываясь спятившим, — про каких-то крыс, которыми его травят в камере, про абиссинскую мафию, вознамерившуюся его засудить, — фраза о службе во всесильной организации не идет из головы.
Но, как говорил генерал Колесников, когда я вижу пачку «Мальборо», я знаю, что это не «Столичные». Уголовный розыск не имеет права на домыслы.
А мы?
По отдаленному дуновению мы ощущаем знакомый запах московских сигарет, но пачки «Столичных» по-прежнему не видим. Будем считать, что ее нет.
XVII
ВОЗВРАЩЕНИЕ
1988–1990
Включили телевизор, крутим видеосюжет. Короткий, не больше минуты. Снят как-то по-любительски: картинка подрагивает, планы меняются рывком. И видимость не ахти.
Может быть, потому, что снимали осенним днем, сырым и неприветливым, уже под вечер.
Невзрачное одноэтажное строение, из тех, что зовут стекляшками. Похоже на второразрядное кафе или пельменную. Так и есть: мелькнула вывеска «Лакомка». Знаем мы тамошние лакомства… Прохожие. Вроде бы знакомые лица. Так и есть, промелькнул Колесников в штатском. Снова фасад стекляшки. Дверь крупно. Выходит высокий, немного сутулящийся человек в темной куртке и фуражке под капитанскую, но из дешевого кожзаменителя. В руке у него авоська со стеклянной банкой, в банке, видимо, пиво, до половины. Мальчишка в замызганной куртке. Еще один. Человек с авоськой подходит к первому мальчишке, что-то ему говорит. Средним планом улица, не очень опрятная, приближается старуха
Финал: высокого ведут под локти, у него на запястьях наручники. Затемнение. Конец фильма.
Через двенадцать лет после первого убийства он наконец арестован. По обвинению в убийстве.
Это произошло 20 ноября 1990 года, под вечер. Но было еще светло, иначе и этого не сняли бы. Техника у нашей милиции сами знаете какая.
Приплыли, гражданин Чикатило.
Отмотаем пленку. Еще только начался восемьдесят восьмой год, и от ареста, снятого на видеопленку, нас отделяют тридцать месяцев и шестнадцать смертей.
Андрей Романович Чикатило пока на свободе.
Переждав бурю, он вернулся. Он поднялся со дна, когда его меньше всего ждали, всплыл на поверхность, когда следователи уже решили, что он умер или покончил с собой. Его не жалели, но оставалось горькое чувство от профессиональной неудачи. От нераскрытой тайны. От того, что правосудие так и не восторжествовало.
Люди Костоева и Буракова сделали все, что было в их силах. Они ходили по школам, предупреждали учителей, детей и родителей. Взамен они получали информацию о подозрительных людях и случаях, которые тут же проверяли. Теперь, когда жители области знали о грозящей им опасности, преступник, казалось, просто не рискнет подойти к жертве. Или сразу будет замечен. Не раз случалось так, что, увидев, как незнакомый человек сажает к себе в машину ребенка, тут же звонили или шли в милицию: марка автомобиля, цвет, номер. Выезды из города блокировали, машину находили, водителя проверяли.
И все без результата.
Места, где насильник и убийца оставил свои кровавые следы, держали под неусыпным контролем. В Ростове патрулировали парк Авиаторов и выставили посты на Левбердоне. Роковые километры железной дороги между Ростовом и Шахтами, где в лесополосах было найдено столько изуродованных трупов, милиция перекрыла наглухо. И подступы к ним, и отходы.
А на вокзалах были выставлены «манки». Когда начальник Ростовского областного УВД генерал-майор Михаил Григорьевич Фетисов впервые произнес это слово, мы не сразу сообразили, о чем речь. Потом догадались: о приманке, на которую мог клюнуть убийца.
В местах, где преступник находил свои жертвы, несли вахту молодые женщины, переодетые, загримированные под бродяжек, пьяниц, вокзальных проституток. Убийца отдавал предпочтение светлорусым девушкам среднего роста и среднего телосложения — это знали. Не знали другого: как он уводит жертву, как затаскивает в лесополосу. «Манки» со всей очевидностью рисковали собственной жизнью. Кто же они такие, эти отчаянные женщины?
Михаил Григорьевич представил нам Марину Николаевну Ланько.
Чуть выше среднего роста, светловолосая, миловидная, со вкусом одетая, она, на наш взгляд, никак не подходила на роль, которую ей приходилось играть два с половиной года, и не на театральных подмостках, а в толчее провинциального вокзала. Все же не актриса драмтеатра, а старший лейтенант (теперь капитан) милиции, тогда — двадцати четырех лет от роду.