Товарищи
Шрифт:
— Ничего интересного.
— Брось, брось, Егор, и не говори зря. Это ты бывал на заводе и все знаешь, ко всему привык, а вот я, например, даже понятия не имею, что там и как. А таких у нас много наберется. Значит, ты согласен? Не возражаешь?
— Нет! Нет, не согласен, — не задумываясь, поспешно ответил Егор.
— Вот это здорово! Да ты что, очумел?
— Просто не согласен, и все.
— Интересно… Ну, а почему? Почему?
— Так, пустая это выдумка.
— Насчет выдумки ты напрасно — дело хорошее, и, если Тоня предлагает, — значит, не пустяки. Ты мне уже поверь. Может, ты
— А я и не верчусь.
— Ну, так что сказать Тоне?
— Одним словом, скажи ей, своей Тоне, что я не приду. Сказал, мол, что не согласен. И все.
— Неужто тебе, Егор, трудно? А? По-моему, тут не очень большой труд. Или, может, похудеешь от того, что придешь в читальню да минут десять поговоришь с людьми?
— Почему похудею? Не похудею.
— Тогда скажи: почему не хочешь прийти? Молчишь? Не придумаешь, что сказать, да? Или говорить нечего?
Егору и действительно говорить было нечего. Его мысль торопливо работала. Он искал причину, такую убедительную причину, в которую могли бы поверить и Максим и эта самая выдумщица Тоня. Но причина не находилась. Рассказать же Максиму правду Егор не мог. Какое там! Он боялся даже подумать, что кто-то в селе может узнать о его лжи.
Егор молчал, а Максим продолжал настаивать:
— Ну? Говори!
— Не пойду, и все. Не хочу. Понял?
Максим широко раскрыл глаза и даже поднялся со стула.
— Не… не хочешь? — удивленно спросил он. — Вон как! Нужно сразу говорить: я, мол, не хочу. Не нуждаешься нами, да? Выходит, были товарищами — теперь точка. Вы, мол, работаете в колхозе, а я стал городским, и не просто так себе, а передовиком. Знать вас не знаю и признавать не хочу. Ну и не признавай, и без тебя обойдемся!
Максим напялил на голову ушанку и решительно шагнул к выходу. Уже приоткрыв дверь, он обернулся и крикнул:
— Зазнайка ты, вот кто! И пошел к черту!
— Максим, погоди! Максим! — закричал Егор.
Но Максима в комнате уже не было. Широко размахивая руками, он выскочил со двора на улицу и помчался в избу-читальню.
И до прихода Максима на душе Егора было скверно, а теперь стало еще пасмурней. Чувство опустошенности и ненужности заполнило его. Как и утром, без всякой цели он начал ходить из угла в угол.
Если бы Егора спросили сейчас, о чем он думает, он пожал бы недоуменно плечами и не смог бы ответить. Его взгляд скользил с предмета на предмет, не замечая их. Егором все больше и больше овладевало раскаяние, что ушел из училища, что сейчас он не там, а дома. И, может быть, впервые за всю жизнь ему захотелось уйти из дому, уйти немедленно, уйти куда угодно, лишь бы избежать позора, который неумолимо должен навалиться на него страшной тяжестью. Когда это будет, Егор не знал, но знал, что этого не избежать. Не через день, так через неделю обман раскроется, и все в колхозе узнают, кто он на самом деле. Егор долго бы еще сидел у окна в таком оцепенении, но в дверь постучали. Егор открыл и, удивленный, попятился назад — в сенцах стояла Тоня.
— Здравствуйте, Гора, — приветливо улыбаясь, как старому знакомому,
— Здравствуйте, — растерянно ответил он и не особенно приветливо пригласил — Проходите.
Тоня вошла и спросила:
— Можно сесть?
— А почему нельзя? Садитесь.
— Спасибо.
Тоня показала на стул рядом:
— Садитесь и вы, сюда поближе.
Егор молча сел.
— Скажите, Гора, был у вас сейчас Максим?
— Был. Вот недавно…
— Вы, кажется, долго и крепко с ним дружили?
— Было такое дело.
— А сегодня рассорились?
— Не скажу, чтоб вовсе поссорились, а так, малость…
— Это я, я во всем виновата! Но я этого не хотела. Нет и нет! Ни за что! Да и кому вообще интересно, чтобы друзья ссорились? Ясно — никому. Получилось как-то неожиданно. И вообще — некрасиво. Вы знаете, Гора, я послала Максима к вам. Не приди мне в голову такое — значит, и ссоры бы не было.
В ее тоне было столько искренности и раскаяния, что Егор невольно поднял на нее глаза. Улыбки, с которой она вошла в комнату, не было и следа. Ее лицо стало серьезным, сосредоточенным, а глаза даже немного печальными. Глядя в них, нельзя было не верить в чистосердечность ее слов. Тоня продолжала:
— Я просто хотела, Гора, чтобы вы поделились с нашей молодежью своим опытом, своими наблюдениями. Уж так повсюду заведено у советских людей, что они всегда делятся друг с другом своими богатствами — я имею в виду знания, жизненный опыт. Поверьте на честное слово, я не видела в своем предложении ничего обидного для вас. Наоборот, это же почетно! Мне казалось, на такое предложение каждый согласится, и вы, конечно… Максим прибежал ко мне очень возбужденный и такой злой на вас… Наспех рассказал, что вы ни под каким видом не хотите выступать, и как я ни пыталась выяснить, почему же, собственно, вы отказались, так и не узнала. Максим просто объяснил: «Он, говорит, стал зазнайкой и потому отказался». Максим — парень весь па виду, прямой и откровенный, я не помню, чтобы он хоть в чем-то обманул или подвел. Я прекрасно понимаю, что если он злится на вас — значит, есть какие-то основания. Однако вот не верю, что вы зазнайка. Не верю. Не похоже. Вечером в читальне вы мне показались скромным и даже застенчивым, а такой человек не может быть зазнайкой. Нет, нет, тут что-то не то… Или вы, Гора, не поняли Максима, или он не понял вас и все напутал.
— Максим тут ни при чем.
— Значит, вы?
Егор молча кивнул головой:
— Я.
— Вы действительно отказались? Да?
— Отказался.
Топя пристально посмотрела на него, будто видела впервые.
— Но почему же, почему вы так поступили?
— Просто так. — Егор опустил глаза. — Нечем мне хвастать перед товарищами.
Лицо Тони вдруг посветлело, глаза стали ласковыми. Ей показалось — она все разгадала.
— Гора, я все понимаю. Вот только сейчас поняла. — Она взяла его большую жесткую руку и восторженно зашептала — Вы хороший парень, Гора, я еще вчера об этом подумала! А Максим не понял вас, не разобрался, в чем дело, и поднял шум. Он тоже хороший парень, очень хороший, но вот сейчас напутал. А я вас понимаю. Вы стыдитесь, стесняетесь выступать перед людьми с рассказом о себе. Правда?